Екатеринбургская епархия

Екатеринбургская епархия Русская православная церковь
Храм-на-Крови
Основная информация
Страна	Россия
Архиепископский округ	Екатеринбургская митрополия
Епархиальный центр	Екатеринбург
Основана	1885 год
Кафедральный храм	Свято-Троицкий кафедральный собор
Второй кафедральный храм	Иоанно-Предтеченский кафедральный собор
Сан правящего архиерея	Митрополит
Титул правящего архиерея	Екатеринбургский и Верхотурский
Сайт	www.ekaterinburg-eparhia.ru/
Архиерей
Правящий архиерей	Кирилл (Наконечный)
с	27 июля 2011 года

Екатеринбу́ргская епа́рхия — епархия Русской Церкви с центром в Екатеринбурге в России. Территория — юго-запад Свердловской области. Входит в состав Екатеринбургской митрополии.

Правящий архиерей c 27 июля 2011 года — Кирилл (Наконечный), митрополит Екатеринбургский и Верхотурский.

История

25 декабря 1833 года был назначен викарий Пермской епархии с титулом Екатеринбургский. Епископ Екатеринбургский имел собор, архиерейский дом, особый штат и служителей, и денежный оклад в размере 4000 рублей.

Самостоятельная Екатеринбургская епархия была учреждена в 1885 году.

После падения монархии глава Екатеринбургской епархии Серафим (Голубятников) был арестован. Найти ему преемника оказалось нелегко. Дело в том, что при Временном правительстве весной 1917 года были разрешены выборы епархиальных архиереев. В Екатеринбурге выборы были проведены Екатеринбургским съездом духовенства и мирян (проходил с 16 по 25 мая 1917 года), на которых большинство голосов получил инспектор Пермской семинарии Н. И. Знамировский. Но он вскоре отказался в пользу второго кандидата, ректора Иркутской семинарии архимандрита Софрония (Арефьева). Но и последний тоже не спешил дать своё согласие. В результате, 14 июня 1917 года Синод признал выборы несостоявшимися. В 1917 году еще дважды (8 августа и 25 — 26 октября) пытались провести голосование, но всякий раз Синод отменял результаты. В результате, почти весь межреволюционный период епархия оставалась без архиерея. Только 20 ноября 1917 года высшая церковная власть административным порядком назначила в Екатеринбург нового епископа — Григория (Яцковского).

Летом 1919 года на Урале окончательно установилась советская власть, началась реализация декрета об отделении Церкви от государства, массовыми стали аресты духовенства. В сентябре 1919 года было объявлено о закрытии всех домовых церквей, прекратили существование духовные школы.

В мае 1922 года, после ареста Патриарха Московского и всея России Тихона, начался обновленческий раскол. После освобождения Патриарха Тихона 25 июня 1923 года значительная часть духовенства и паствы Екатеринбургской епархии, втянутая в обновленческий раскол, вернулась в лоно патриаршей Церкви.

В декабре 1925 года находившийся в Москве Екатеринбургский архиепископ Григорий (Яцковский) при поддержке властей организовал григорианский раскол. В 1930 годах власти перешли от покровительства григорианам к их уничтожению: практически все григорианские храмы были закрыты, на Урале не уцелело ни одного епископа, оставшиеся на свободе священники переходили на гражданскую работу.

В 1929 году начались массовое закрытие церквей и притеснение духовенства всех конфессий. В 1929 - 1932 годах репрессиям в Свердловской епархии подверглись 97 священников: 75 сергиевцев, 11 обновленцев и 11 григорианцев. Из них двое были приговорены к расстрелу, а 95 к различным срокам заключения. Затем волна репрессии пошла на спад - в 1933 - 1934 годах были осуждены к различным срокам лишь 8 священников (из них 6 обновленцев). В 1935 - 1936 годах репрессии нарастали, но медленно. В 1935 году в Свердловской епархии осудили 10 священников, в 1936 году - 13.

В ходе массовых репрессий 1937—1938 годов епархия была практически ликвидирована. В эти годы возобновились расстрелы священников, приобретшие массовый характер. В 1937 году были осуждены 173 представителя духовенства Свердловской епархии (в том числе 103 к расстрелу), в 1938 году - 15 (в том числе 13 к расстрелу). В 1937 - 1939 годах впервые были осуждены священники старше 70 лет (до этого их не трогали).

Затем волна репрессий пошла на спад. Число осужденных к разным срокам представителей духовенства Свердловской епархии в 1939 - 1941 годах по годам (к расстрелу в эти годы из свердловских священников не был приговорен никто):

• 1939 год - 6 чел.;
• 1940 год - 4 чел.;
• 1941 год - 1 чел. (он был старше 70 лет)

Динамика закрытия церквей в современных границах Свердловской области (по годам):

• 1935 год - 50;
• 1936 год - 36;
• 1937 год - 40;
• 1938 год - 33;
• 1939 год - 15;
• 1940 год - 14;
• 1941 год - 17.

О значении этих цифр можно судить по тому, что на территории Свердловской области в ее современных границах на 1 января 1937 года было только 139 действующих церквей.

7 сентября 1943 года была восстановлена Свердловская епархия, в состав которой вошли приходы Свердловской, Челябинской и Курганской областей. В 1942—1947 годах в Свердловской области богослужение возобновилось в 13 храмах.

В июне 1947 года приходы Челябинской области были выделены в самостоятельную епархию.

С 1988 года в епархии открывались новые приходы.

27 июля 2011 года из Екатеринбургской епархии выделены Каменская и Нижнетагильская епархии. 6 октября 2011 года Екатеринбургская, Каменская и Нижнетагильская епархии включены в состав новообразованной Екатеринбургской митрополии.

Численность приходов и священнослужителей

По данным 2010 года в Екатеринбургской епархии действует 507 приходов и 16 монастырей. Богослужения проходят в 232-х отдельно стоящих храмах, в 230-ти домовых храмах и молитвенных домах, в 59-ти общинах, пока ещё не имеющих постоянного помещения. Действуют 29 часовен.

Несут служение 2 схиигумена, 2 архимандрита, 8 митрофорных протоиереев, 13 игуменов, 73 протоиерея, 47 иеромонахов, 309 священников, 6 протодиаконов, 20 иеродиаконов, 68 диаконов.

Кафедральные соборы

• Иоанно-Предтеченский (Екатеринбург);
• Свято-Троицкий (Екатеринбург).

• Trinity Cathedral (Yekaterinburg) 25-4-10.jpg

  Свято-Троицкий собор

• IP sobor.jpg

  Иоанно-Предтеченский собор

Благотворительная деятельность

Большинство приходов Екатеринбургской епархии несут социальную нагрузку — собирают вещи для малоимущих, организуют благотворительные столовые, окормляют государственные учреждения: детские дома, дома престарелых, исправительные учреждения.

Отдел социального служения Екатеринбургской епархии централизовано осуществляет работу по нескольким направлениям:

• Центр реабилитации бездомных «Держава»
• [tv-soyuz.ru/videonews/social/at13416 Автобус милосердия]
• [tv-soyuz.ru/videonews/social/at13091 Сестричество милосердия]
• Патронажная служба

Всего в работу епархиального Отдела социального служения вовлечено несколько десятков человек, и приглашаются новые добровольцы.

Также Екатеринбургская епархия содержит:

• Приют для девочек, при Ново-Тихвинском женском монастыре.
• Центры реаблитации наркозависимых в городах Полевской и Екатеринбург.
• Крупнейшую благотворительную столовую для бездомных, ежедневно обслуживающую не менее ста нуждающихся.
• Богадельня при Храме святой Елисаветы Феодоровны [tv-soyuz.ru/videonews/social/at13788]

Так как социальная деятельность Екатеринбургской епархии централизовано не документируется и участвующие в этом движении верующие стремятся к анонимности, то оценить масштаб социальной работы невозможно. Одназначно и точно можно утверждать, что подобное число благотворительных проектов в регионе не имеет ни одна другая религиозная или общественная организация.

Епархиальные СМИ

Издательский отдел Екатеринбургской епархии начал свою деятельность в 1994 году, с этого времени издается еженедельник «[orthodox-newspaper.ru Православная газета]». В настоящее время в структуру медиа-холдинга Екатеринбургской Епархии помимо газеты входят:

• Телеканал «Союз»
• Радио «[pravradio.ru/ Воскресение]»
• Журнал «[orthodox-magazine.ru Православный вестник]».

Ряд приходов издает собственные малотиражные журналы и газеты.

Епархиальные производства

• [pravradio.ru/ Типография Екатеринбургской Епархии]
• [farfor-sysert.ru/ Сысертский завод художественного фарфора]

Также в монастырях и на приходах действуют мастерские — иконописные, швейные, столярные, художественной ковки.

Споры и коллизии

Епархия претендует на площадь 1905 года в Екатеринбурге, где ранее располагался кафедральный Богоявленский собор с захоронениями уральских архиереев; притязания вызвали конфликт с городскими властями.

Неоднозначным является предложение восстановить на одной из центральных площадей Екатеринбурга Екатерининский собор, разрушенный в 1930-е годы. Недовольство части екатеринбуржцев вызвано тем, что под застройку берётся территория общего пользования — благоустроенный сквер, один из немногих «зелёных уголков» в плотно застроенном центре Екатеринбурга; помимо этого, в настоящее время в городе много церковных долгостроев. Сделанные накануне Пасхи заявления правящего архиепископа Викентия, воспринятые многими как публичные проклятия в адрес несогласных со строительством, ещё больше накалили обстановку. 10 апреля 2010 года на площади Труда прошёл митинг горожан, возражающих против строительства храма на площади Труда; на митинге, в котором участвовало, по оценкам организаторов и журналистов, от 4 до 6 тысяч человек, была собрана 3591 подпись против строительства.

Недовольство мэрии вызвало самовольное переименование некоторых улиц Екатеринбургской епархией — сначала на здании вновь отстроенного храма в честь Воздвижения Креста Господня появилась табличка с надписью «ул. Крестовоздвиженская, 31 (бывш. Карла Маркса)», при том, что улица до сих пор носит название Карла Маркса, а Крестовоздвиженской она называлась до революции. А на здании Патриаршего подворья рядом с Храмом на крови появилась табличка с надписью «Святой квартал 1а» (настоящий адрес — Толмачёва, 38). Законодательство трактует такое поведение как самоуправство, по мнению мэрии города это вводит горожан в заблуждение, пресс-секретарь городской администрации назвал его «партизанским изменение городской топонимики».

Епископы

Екатеринбургское викариатство

• Евлампий (Пятницкий) (11 февраля 1833 — 22 июня 1840)
• Анатолий (Мартыновский) (4 августа 1840 — 10 июня 1841)
• Мелхиседек (Золотинский) (6 августа 1841 — 24 сентября 1845)
• Иона (Капустин) (19 мая 1846 — 21 ноября 1859)
• Ириней (Боголюбов) (17 января — 8 мая 1860)
• Варлаам (Денисов) (21 августа 1860 — 19 мая 1862)
• Митрофан (Вицинский) (28 мая 1862 — 9 ноября 1866)
• Вассиан (Чудновский) (21 ноября 1866 — 9 сентября 1876)
• Варсонофий (Охотин) (31 октября — 19 ноября 1876)
• Модест (Стрельбицкий) (10 апреля 1877 — 9 декабря 1878)
• Вениамин (Смирнов) (4 марта 1879 — 5 апреля 1882)

Екатеринбургская епархия

• Нафанаил (Леандров) (5 апреля 1882 — 10 января 1888; самостоятельный епископ с 26 января 1885)
• Кирилл (Орлов) (13 февраля — 2 апреля 1888)
• Поликарп (Розанов) (2 апреля 1888 — 25 октября 1891)
• Афанасий (Пархомович) (8 ноября 1891 — 12 ноября 1894)
• Симеон (Покровский) (12 ноября 1894 — 12 июля 1896)
• Владимир (Шимкович) (12 июня 1896 — 2 июня 1897)
• Христофор (Смирнов) (6 июня 1897 — 29 марта 1900)
• Ириней (Орда) (29 марта 1900 — 28 марта 1902)
• Никанор (Каменский) (28 марта 1902 — 26 ноября 1903)
• Владимир (Соколовский-Автономов) (26 ноября 1903 — 18 марта 1910)
• Митрофан (Афонский) (2 апреля 1910 — 20 марта 1914)
• Серафим (Голубятников) (20 марта 1914 — 10 мая 1917)
• Серафим (Александров) (май-ноябрь 1917) в/у
• Григорий (Яцковский) (17 ноября 1917 — 22 декабря 1925)
• Аркадий (Ершов) (март 1924) в/у, еп. Кунгурский
• Алексий (Буй) (октябрь 1925 — август 1926) в/у, еп. Витебский
• Корнилий (Соболев) (июль 1926 — 8 марта 1933)
  • Стефан (Знамировский) (1926 — 16 сентября 1927) в/у, еп. Шадринский
  • Виктор (Островидов) (октябрь — 23 декабря 1927) в/у, еп. Шадринский
  • Аркадий (Ершов) (1927—1928) в/у
  • Валериан (Рудич) (1928—1930) в/у, еп. Шадринский
  • Евсевий (Рождественский) (16 апреля — декабрь 1930) в/у, еп. Шадринский
  • Валериан (Рудич) (1931) в/у, еп. Кирилловский
  • Алексий (Кузнецов) (1931—1932) в/у, архиеп. Сарапульский
  • Софроний (Арефьев) (1932—1933) в/у, еп. Ирбитский
  • Макарий (Звёздов) (февраль — 8 марта 1933) в/у, еп. Ирбитский
• Макарий (Звёздов) (8 марта 1933 — 2 апреля 1935)
• Глеб (Покровский) (2 апреля — 2 октября 1935) в/у
• Симеон (Михайлов) (16 июля — 25 ноября 1935) не был зарегистрирован властями
• Алексий (Кузнецов) 2-й раз (конец 1935—1936) в/у, архиеп. Сарапульский; в управление не вступал
• Петр (Савельев) (март 1936 — 19 октября 1937) до 27 января 1937 — в/у, еп. Кунгурский
  • 1937—1943 — пресеклась, оставшиеся приходы подчинялись непосредственно митрополиту Сергию (Страгородскому) в Москве и находились в ведении областного благочинного протоиерея Николая Адриановского.
• Варлаам (Пикалов) (7 сентября 1943 — 30 августа 1944)
• Товия (Остроумов) (10 декабря 1944 — 14 марта 1957)
• Донат (Щёголев) (14 марта — 8 августа 1957)
• Мстислав (Волонсевич) (8 августа 1957 — 21 февраля 1958)
• Павел (Голышев) (21 февраля — 20 апреля 1958) в/у, еп. Пермский
• Флавиан (Дмитриюк) (20 апреля 1958 — 7 июля 1966)
• Леонид (Поляков) (7 июля — 8 октября 1966) в/у, еп. Пермский
• Климент (Перестюк) (23 октября 1966 — 8 августа 1980)
  • Илиан (Востряков) (ноябрь 1979 — 8 августа 1980) в/у, еп. Солнечногорский
• Платон (Удовенко) (8 августа 1980 — 26 декабря 1984)
• Мелхиседек (Лебедев) (26 декабря 1984 — 26 февраля 1994)
• Никон (Миронов) (26 февраля 1994 — 19 июля 1999)
• Викентий (Морарь) (19 июля 1999 — 27 июля 2011)
• Кирилл (Наконечный) (с 27 июля 2011)

Викариатства

• Златоустовское (недейств.)
• Ирбитское (недейств.)
• Кушвинское (недейств.)
• Нижнетагильское (ныне самостоятельная епархия)
• Шадринское (недейств.)

См. также

• Собор Екатеринбургских святых
• Екатеринбургская духовная семинария
• Икона Божией Матери Уральская

Литература

• Екатеринбургская епархия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Екатеринбургская и Верхотурская епархия // Православная энциклопедия. Том XVIII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2008. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-032-5

Ссылки

• [www.ekaterinburg-eparhia.ru Сайт епархии]
• [www.patriarchia.ru/db/text/31120.html Екатеринбургская и Верхотурская епархия] на официальном сайте МП
• [ezh.sedmitza.ru/index.html?did=94 Екатеринбургская и Верхотурская епархия] Справочник РПЦ
• [www.orthodox-ural.ru/2010/06/arhips.htm Екатеринбургские архипастыри.]

Отрывок, характеризующий Екатеринбургская епархия

– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.