Екатеринбургский театр оперы и балета

Театр
Екатеринбургский театр оперы и балета
Вид на театр со стороны проспекта Ленина
Страна	Россия
Город, адрес	Екатеринбург, Проспект Ленина, 46а
Тип здания	театр
Архитектурный стиль	венское барокко
Автор проекта	Владимир Семёнов
Строительство	1904—1912 годы
Статус	Охраняется государством
Сайт	[www.uralopera.ru/ Официальный сайт]

Екатеринбургский государственный академический театр оперы и балета — стационарный театр оперы и балета в Екатеринбурге, основанный в 1912 году. Здание построено по проекту инженера Владимира Семёнова.

История

В 1870-х годах представители местной интеллигенции организовали Екатеринбургский музыкальный кружок. Оперная труппа впервые появилась в Екатеринбурге в сезоне 1879—1880 годов: её привез антрепренёр Пётр Медведев. В дальнейшем оперные антрепризы выступали здесь не раз, а с 1907 года стали ежегодными.

В 1912 году на Дровяной площади (ныне — Площадь Парижской коммуны) на месте деревянного цирка, существовавшего здесь с 1896 года, было возведено театральное здание со зрительным залом подковообразной формы, рассчитанным на 1200 мест. Театр был построен по проекту пятигорского гражданского инженера Владимира Семёнова по типу известных Венского и Одесского оперных театров. Семёнов выиграл конкурс на проект городского театра в 1904 году, в возрасте тридцати лет.

Фасад театра выходит на современный Проспект Ленина. Центральный выступ, акцентирующий вход, декорирован нарядными балконами с балюстрадами, лепными украшениями и аттиком, завершённым в центре скульптурной группой из трёх муз. Фасадные плоскости декорированы многочисленными лепными деталями: розетками, растительными орнаментами, скульптурными барельефами. Венчающая часть здания украшена балюстрадами с изящными башенками.

Театр открылся 2 сентября (12 октября)^{[уточнить]} 1912 года оперой Михаила Глинки «Жизнь за царя» Первым главным дирижёром театра стал Сильвио Барбини. Богатые традиции частных антреприз, гастрольных трупп и городских музыкальных кружков помогли театру быстро обрести уверенность и собственное имя. В 1914 году с постановкой Ф. Ф. Трояновским «Волшебной флейты» Рикардо Дриго началась летопись Екатеринбургского балета.

После Октябрьской революции театр был закрыт, открылся вновь в 1919 году. В 1922 году была заново создана балетная труппа, её первым спектаклем стала «Коппелия» Лео Делиба в постановке П. К. Йоркина.

В 1924 году театр был переименован, став Государственным оперным театром имени А. В. Луначарского. С 1931 года у театра новое официальное название — Свердловский театр оперы и балета имени А. В. Луначарского. В 1936 году площадь перед зданием театра была благоустроена по проекту архитектора Сигизмунда Домбровского. В 1962 году театр был награждён орденом Трудового Красного Знамени, с 1966 года — носит звание академического. Театр дважды удостаивался Государственной премии СССР: в 1946 году (тогда — Сталинская премия) за постановку оперы «Отелло», первым из периферийных театров, и в 1987 году — за сценическое рождение оперы В. Кобекина «Пророк».

Во времена СССР театр называли «лабораторией советской оперы». С середины 1920-х годов в репертуар активно включались произведения советских авторов, нередко в афише появлялся гриф «право первой постановки принадлежит театру».

В 1981—1982 годах проводилась реконструкция здания, завершившаяся к 26 декабря 1982 года. В 1982—1985 годах под руководством архитектора и художника Георгия Шишкина велись работы по созданию музея театра. Художник выполнил две настенные росписи и галерею портретов солистов театра (он же является автором фонарей, стоящих перед зданием театра и в Историческом сквере).

В 1990-е годы, после распада СССР, театр переживал кризис, испытывая недостаток финансирования. Затем постепенно ситуация выровнялась.

Гастрольные маршруты труппы — более ста городов СССР, участие во многих театральных фестивалях в стране и за рубежом. У театра сложились культурные связи и творческие контакты с Италией, Германией, США, Англией, Кореей. На его сцене выступают именитые гастролёры, проходят музыкальные фестивали.

Постановки

В 1925—1926 годах главным режиссёром театра был певец и режиссёр Александр Улуханов — им поставлены оперы «Сказка о царе Салтане» и «Вертер». С середины 1920-х годов репертуар пополняется произведениями советских авторов:

оперы — «Орлиный бунт» А. Пащенко (1926), «Декабристы» В. Золотарёва (1930), «Тихий Дон» И. Дзержинского (1936), «Емельян Пугачёв» М. Коваля (1943), «В бурю» Т. Хренникова (1952), «Тропою грома» М. Магиденко (1959); «Даиси» З. Палиашвили (1972), «Пророк» В. Кобекина (1986, режиссёр А. Б. Титель, дирижёр-постановщик Е. В. Бражник; Государственная премия СССР);

балеты — «Красный мак» Р. Глиэра (1928), «Утраченные иллюзии» Б. Асафьева (1936, балетмейстер-постановщик Леонид Якобсон), «Бахчисарайский фонтан» Б. Асафьева (1938), «Кавказский пленник» Б. Асафьева (1939), «Гаянэ» А. Хачатуряна (1943), «Доктор Айболит» И. Морозова (1948), «Берег счастья» А. Спадавеккиа (1952), «Левша» Б. Александрова (1954), «Барышня и хулиган» на музыку Д. Шостаковича, «Конёк-Горбунок» Р. Щедрина (оба — 1964), «Спартак» А. Хачатуряна (1966), «Легенда о любви» А. Меликова (1971), «Антоний и Клеопатра» Лазарева, «Слуга двух господ» М. Чулаки (оба — 1976), «Сотворение мира» А. Петрова (1978).

Театр обращается и к творчеству уральских композиторов:

оперы — «Орлёна» В. Трамбицкого (1934, 3-я ред. 1973), «Охоня» Г. Белоглазова (1956), «Мальчиш-Кибальчиш» К. Кацман (1969);

балеты — «Каменный цветок» (1944, 1-я постановка, балетмейстер К. Муллер) и «Бесприданница» (1958, балетмейстер Г. Язвинский) А. Фридлендера.

Среди классических постановок советских лет и постановок на музыку европейских композиторов:

оперы — «Отелло» (1945, режиссёр Е. А. Брилль; Сталинская премия 1946 года) и «Симон Бокканегра» (1957) Дж. Верди, «Руслан и Людмила» М. Глинки (1960), «Хованщина» М. Мусоргского и «Укрощение строптивой» Шебалина (обе — 1964), «Богема» Дж. Пуччини (1965), «Дон Жуан» В.-А. Моцарта (1967), «Арабелла» Р. Штрауса (1974, впервые в СССР). Первым из провинциальных оперных театров в СССР, театр в Свердловске решился на постановку итальянской оперы на языке оригинала («Сила судьбы» Дж. Верди).

балеты — «Коппелия» (1922), «Дон Кихот» и «Конёк-Горбунок» (1924), «Лебединое озеро» и «Шопениана» (1925), «Корсар» и «Тщетная предосторожность» (1926), «Жизель» (1927), «Карнавал» (1933), «Спящая красавица» (1937), «Раймонда» (1940), «Арлекинада» (1945), «Голубой Дунай» на музыку И. Штрауса (1958), «Баядерка» (1960), «Пер Гюнт» на музыку Э. Грига (1962), «Собор Парижской богоматери» на музыку Ц. Пуни (в редакции Р. Глиэра, с дополнительной музыкой С. Василенко, 1973), «Пахита» Л. Минкуса (1979).

Среди постановок нашего времени:

оперы — «Травиата» Дж. Верди, «Снегурочка» Н. Римского-Корсакова, «Волшебная флейта» В.-А. Моцарта.

Коллектив

В разное время в театре работали и работают:

• Народные артисты РСФСР и России: Л. Баратов, М. Владимирова, Н. Голышев, А. Людмилин, А. Маргулян, М. Минский, В. Нестягина, И. Семенов, С. Зализняк, А. Жилкин, О. Плетенко, Е. Гускина, Л. Воробьева,
• Засл. арт. РСФСР и РФ: Н. Боголюбов, М. Глазунова, Л. Громыко, Г. Зелюк, В. Китаева, Л. Коновалова, Л. Краснопольская, А. Месняев, Д. Спришевская, А. Ульянов, В. Круглов, М. Моисеев, С. Сергеев, С. Тарановская, Т. Бобровицкая, В. Добровольская, О. Соловьева, В. Петров, В. Абашева, Т. Гичина, Н. Гордиенко, Ю. Веденеева, В. Половинкин, Н. Остапенко, А. Федоров, И.Глушков, Н. Рыжкова, В. Захаров.

Оперная труппа

Здесь начинали свой творческий путь такие певцы, впоследствии народные артисты СССР, как Иван Козловский (1925—1926), Сергей Лемешев (1926—1927), Ирина Архипова (с 1954 по 1956), Борис Штоколов (был стажёром, затем солист труппы в 1954—1959).

В разное время в театре работали певцы Владимир Лосский, Мария Донец-Тессейр (1924—1925), Арнольд Азрикан (с 1943 по 1951), Николай Щегольков (с 1938 по 1944 год), Иван (Янни) Вутирас, Нияз Даутов (1943—1956 и 1960—1964), Давид Аграновский.

Балетная труппа

До революции в балетной труппе театра танцевали артисты Лазарева, Гаретта, М. А. Стекль, Н. Средницкая, Р. И. Баланотти. После революции труппа распалась и затем вновь окончательно сформировалась к сезону 1930/1931 годов. В советское время здесь танцевали К. И. Сальникова, А. Г. Богданова-Давыдова, В. К. Мерхасина, А. Л. Бабанин, В. А. Преображенский (1935—1939), О. Н. Сталинский (до 1941), В. И. Наумкин (1936—1959?), К. А. Кузьмичева, Н. Ф. Млодзинская (1941—1947), Н. Ф. Орешкевич (между 1931 и 1949). После войны ведущими артистами были К. Г. Черменская (1944—1965?), Н. И. Меновщикова (1956—1975), Е. А. Степаненко, И. Н. Каныгин. Из современных солистов — Алексей Насадович (с 1992), Маргарита Рудина (с 1994).

Спектакли ставили Ф. Ф. Трояновский, в советское время — М. Ф. Моисеев, П. К. Йоркин, Л. В. Якобсон, К. Ф. Боярский, А. В. Чичинадзе, И. Д. Бельский, Е. Я. Чанга.

Оркестр

В состав оркестра входят заслуженный артисты России, лауреаты всероссийских и международных конкурсов.

Среди дирижёров театра были Лев Штейнберг (1926—1928), Арий Пазовский (1931—1933).

Главные дирижёры

• 1912—? — Сильвио Барбини
• 1922—1924 и 1937—1947 — Арнольд Маргулян
• 1931—1933 — Арий Пазовский
• 1953—1955 — Александр Шморгонер
• 1955—1960 — Анатолий Людмилин
• 1960—1968 и 1972—1977 — Кирилл Тихонов
• 1977—1981 — Евгений Колобов
• 1982—2006 — Евгений Бражник
• 2007—2009 — Сергей Стадлер
• 2009—2010 — Фабио Мастранжело
• с 2010 — Павел Клиничев

Литература

• Майбурова Е. Музыкальная жизнь Екатеринбурга // Из музыкального прошлого, т. 1, М., 1960;
• Хлесткина М. Двадцать два сезона Свердловской оперы (1919—1941) // там же, т. 2, М., 1965;
• Курлапов Н. Полвека на оперной сцене // «Урал». — 1970. — № 12;
• Келлер И. Минувшее проходит предо мною… // «Урал». — 1972. — № 4;
• Келлер И. Как я стал либреттистом // «Урал». — 1973. — № 8;
• Штоколов Б. «Гори, гори, моя звезда…» // «Урал». — 1972. — № 5;
• Закс Л. Рождение театра // Театральный Свердловск. — Свердловск, 1989;
• Барыкина Л. Вариации на балетную тему // Театральный Свердловск. — Свердловск, 1989;
• Свердловский академический начинался так… // «Урал». — 1972. — № 10.
• Азрикан Дина и Дмитрий. Арнольд Азрикан: романс для драматического тенора. — Хайленд Парк. 2006. — С.71-81. ISBN 978-0-615-13263-1

Ссылки

• [www.uralopera.ru/ Официальный сайт]
• [akv-66.ru/netcat_files/116/143/Project30d/TourWeaver_Project30d.html 3D-тур по Екатеринбургскому государственному академическому театру оперы и балета]
• [kartagrada.ru/map/ekaterinburg/%D0%9B%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%BD%D0%B0_%D0%BF%D1%80%D0%BE%D1%81%D0%BF./46%D0%90 Здание театра оперы и балета на карте Екатеринбурга с панорамой]

Отрывок, характеризующий Екатеринбургский театр оперы и балета

– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.