Екатеринбургский 37-й пехотный полк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
37-й пехотный Екатеринбургский полк

Памятник 37-му пехотному полку в Екатеринбурге
Годы существования

29 ноября 1796 г. - 1918

Страна

Россия Россия

Входит в

10-я пехотная дивизия (5-й армейский корпус)

Тип

пехота

Дислокация

Нижний Новгород

Участие в

Отечественная война 1812 года, Заграничный поход русской армии, Русско-турецкая война (1828—1829), Крымская война, Русско-турецкая война (1877—1878)

37-й пехотный Екатеринбургский полк

  • Полковой праздник — день Св. Троицы.
  • Старшинство — 29.11.1796
  • Дислокация на 1914 — Нижний Новгород




Формирование и кампании полка

29 ноября 1796 года из 5-го и 6-го Сибирских полевых батальонов, образованных в 1786 году в Екатеринбурге, был сформирован Екатеринбургский мушкетёрский полк в составе двух батальонов по шесть рот в каждом.

31 октября 1798 года полк назван по имени своего шефа мушкетёрским генерал-майора Певцова полком; 31 марта 1801 года вновь назван Екатеринбургским мушкетёрским; 30 апреля 1802 года приведён в состав трёх батальонов по четыре роты в каждом.

В период Наполеоновских войн полк вёл активную боевую деятельность.

С началом нападения французских войск на Россию 11 июня 1812 года, полк отходил через Вильно, Дриссу, Полоцк и 13 июля занял позиции у местечка Островно, где и принял свой первый бой.

26 августа 1812 года на Бородинском поле полк занял позиции позади и левее Курганной батареи, где отбивал атаки французов и понёс тяжёлые потери. В этот день полк потерял убитыми 2 офицеров, 2 унтер-офицеров, 54 солдата; пропали без вести 241 солдат.

В октябре 1813 года полк сражался в «Битве народов» под Лейпцигом. Овладел деревней Нихрихтерей у Галльской заставы. После ожесточённого боя с французами ворвался в Галльское предместье Лейпцига. Продвигаясь по городу, полк вышел к предместью Розенталь и захватил городские ворота Ранштедт. Под угрозой прорыва Екатеринбургского полка по мосту через реку Эльстер в центр города, французы в панике поспешно взорвали мост, и в окружении оказались более 20 тысяч французских солдат. Сильным ружейным огнём Екатеринбургский полк заставил французов отвести свои батареи от берега и по сохранившимся балкам моста форсировал реку. Полк первым ворвался в Лейпциг, захватив 59 орудий.

Осенью 1813 — зимой 1814 годов полк принимал участие во взятии городов Кассель, Кобленц, Майнц, Реймс.

18 марта 1814 года полк наступал на Париж со стороны Клиши и Сен-Дени. 30 марта 1814 года полк овладел горой у Клиньякура и дорогой из Сент-Уэна, затем ворвался на вершину Монмартра.

Полк также принимал участие в русско-турецкой войне 1827—28 годов.

9 мая 1830 г. первые два батальона Екатеринбургского полка наименованы действующими, а 3-й — резервным. 28 января 1833 г. полк, с присоединёнными к нему батальонами: 1-м и резервным от 33-го егерского полка и 1-м батальоном от старого Крымского пехотного полка, приведён в состав четырёх батальонов действующих с одной нестроевой ротой и двух батальонов резервных с двумя нестроевыми отделениями. 28 февраля 1834 г. упразднён 6-й резервный батальон, а в 1842 г. — и 5-й резервный батальон.

С началом Восточной войны 1853—1856 годов Екатерибургский полк вошёл в состав войск, занявших Молдавию и Валахию, и затем находился в отряде генерала Бельгарда. В октябре 1854 года полк вошёл в состав Севастопольского гарнизона, где наиболее отличился в Инкерманском сражении 24 октября, когда после лихой атаки на бригаду Кодрингтона, 2-й и 4-й батальоны Екатеринбургского полка ворвались в английский лагерь, налетели на батарею и заклепали на ней четыре орудия.

Цитата из письма вел. кн. Николая Николаевича к брату, наследнику престола:

«После дела, когда вернулись из Севастополя, мы зашли к князю, и он был опять ужасно упавши духом и опять повторил, что войско не дралось; тогда я осмелился сказать князю: „Ваша светлость, вы с войском сегодня не говорили, а мы ходили по батальонам и с ними разговаривали, так весело было их слышать, в каком были духе“. Точно, они не были, а сделались зверями после штыковой работы, и я видел в знаменных взводах Екатеринбургского полка, 1-го батальона, множество штыков в крови, и все навесились английскою амунициею, а офицеры взяли их штуцера и патроны и ими сами действовали»[1].

«Как очевидец этого дела, я сохраню во всю жизнь мою впечатление, вынесенное мною в те страшные минуты… Кто не вспомнит… потрясающий подвиг стрелка (2-го батальона Екатеринбургского полка. — Е. Т.) рядового Поленова, который, истощив в борьбе с неприятелем последние силы, чтобы не отдаться в плен, бросился с крутой скалы и разбился»[1].

Из других дел, выпавших на долю Екатеринбургского полка, более известны отбитие 12 апреля 1855 года французской атаки на редут Шварца и отбитие 27 августа того же года штурма французской колонны на Чесменский редут. 23 августа 1856 года полк приведён в состав трёх действующих батальонов с двумя стрелковыми ротами, а 4-й батальон отчислен в резервные войска.

20 мая 1857 года шефом полка был назначен великий князь Алексей Александрович, имя которого полк носил до 15 ноября 1908 года. 25 марта 1864 года полку присвоен № 37. 7 апреля 1879 года в полку сформирован 4-й батальон из стрелковых рот и 16-й вновь сформированной роты.

В Русско-турецкой войне 1877—1878 годов полк принимал участие на кавказском фронте.

Знаки отличия полка

  • Георгиевское знамя с Александровской юбилейной лентой с надписью «За отличие в 1814 г. против французов и за Севастополь в 1854 и 1855 гг.» и «1796—1896»
  • Серебряная труба «За взятие Монмартра 30 августа 1814 г.», пожалованная 33-му егерскому полку. Надпись на знамени находилась сначала на знамени 3-го батальона Екатеринбургского полка, как бывшего 1-го батальона 33-го егерерского полка, и была пожалована ему взамен серебряных труб, которые 33-й полк получил в 1814 г., хотя эти трубы также остались в Екатеринбургском полку. Впоследствии надпись перенесена на полковое знамя.

Шефы полка

Командиры полка

Известные люди, служившие в полку

Источники

  • Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
  • [army.armor.kiev.ua/hist/ekaterin_polk.shtml Веремеев Ю. Екатеринбургский пехотный полк]
  • Маринов В. И. Краткая история 37-го Пехотного Екатеринбургского … полка. К 200-летнему юбилею. Лодзь, 1907.
  • Шенк В. К. Гренадерские и пехотные полки. Справочная книжка императорской главной квартиры. СПб., 1909
  • Allen W. E. D. and Muratoff Paul. Caucasian Battlefields. A History of the Wars on the Turco-Caucasian Border 1828—1921. Cambridge University Press, 1953

Напишите отзыв о статье "Екатеринбургский 37-й пехотный полк"

Примечания

  1. 1 2 Тарле Е. В. Крымская война: в 2-х т. — М.-Л.: 1941—1944. Том 2. Глава VII. Инкерман.

Отрывок, характеризующий Екатеринбургский 37-й пехотный полк

Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.