Елавич, Никица

Никица Елавич
Никица Елавич в составе «Эвертона»
Общая информация
Прозвище	Ела (англ. Jela)
Родился	Чаплина, СФРЮ
Гражданство
Рост	187 см
Вес	84 кг
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	Гуйчжоу Жэньхэ
Номер	7
Карьера
Молодёжные клубы
1999—2001	ГОШК
2001—2002	Неретва
2002—2004	Хайдук (Сплит)
Клубная карьера*
2004—2007	Хайдук (Сплит)	34 (8)
2007—2009	Зюлте-Варегем	23 (3)
2008—2009	→  Рапид (Вена)	34 (7)
2009—2010	Рапид (Вена)	33 (18)
2010—2012	Рейнджерс	45 (30)
2012—2014	Эвертон	59 (16)
2014—2015	Халл Сити	38 (13)
2015—2016	Вест Хэм Юнайтед	13 (1)
2016—н. в.	Гуйчжоу Жэньхэ	0 (0)
Национальная сборная**
2002	Хорватия (до 17)	2 (0)
2003	Хорватия (до 18)	2 (0)
2006—2007	Хорватия (до 21)	8 (2)
2009—2014	Хорватия	36 (6)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов, откорректировано по состоянию на 23 октября 2016. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Ни́кица Е́лавич (хорв. Nikica Jelavić; 27 августа 1985, Чаплина) — хорватский футболист, нападающий клуба «Гуйчжоу Жэньхэ».

Карьера

Клубная

Никица Елавич родился на территории современной Боснии и Герцеговины и начал заниматься футболом в системе клуба «ГОШК Габела» из расположенного неподалеку города Габела. Впоследствии Елавич оказался сначала в юношеской команде футбольного клуба «Неретва» из хорватского города Меткович, а затем и в системе подготовки «Хайдука» из Сплита. Елавич провел первый матч за «Хайдук» в сезоне 2002/03, однако закрепиться в составе ему удалось лишь 4 года спустя, когда в 17 матчах нападающий забил 5 мячей. По окончании сезона 2006/07 Елавич перешёл в бельгийский «Зюлте-Варегем». Сезон в бельгийском чемпионате Елавич начал неплохо, забив в первом же туре в ворота льежского «Стандарда», однако в дальнейшем дела футболиста складывались не так хорошо, и до окончания чемпионата хорват отличился еще лишь дважды.

Перед сезоном 2008/09 перешёл в венский «Рапид». За первый сезон в составе клуба из столицы Австрии Елавич забил 7 голов в 34 играх. Сезон 2009/10 Елавич провёл на хорошем уровне, в 33 матчах чемпионата отличившись 18 раз. Статистика в Лиге Европы оказалась просто великолепной: в 12 матчах хорват забил 9 голов и сделал 4 результативных передачи.

Под стать предыдущему начал Елавич и сезон 2010/11, в 8 матчах сезона отличившись 6 раз. Такая результативность была замечена в стане шотландского клуба «Рейнджерс», и в конце августа 2010 года Елавич стал футболистом «джерс». Трансфер нападающего обошёлся шотландскому клубу в 4 миллиона фунтов стерлингов.

Дебютировал за «Рейнджерс» 28 августа 2010 года в матче 3 тура чемпионата против «Сент-Джонстона», заменив на 67-й минуте Джеймса Битти. 11 сентября 2010 году Елавич открыл счёт своим голам за «Рейнджерс», поразив ворота «Гамильтон Академикал». 12 февраля 2011 года в игре против «Мотеруэлла» футболист оформил первый хет-трик в составе «Рейнджерс». 20 марта 2011 года забил в ворота «Селтика» победный мяч в финале Кубка шотландской лиги. Всего за первый сезон в «джерс» Елавич забил 19 голов в 27 матчах.

Очень удачно сложилась для нападающего первая половина сезона 2011/12. По состоянию на конец января Елавич с 14 голами в 22 матчах был лидером гонки бомбардиров шотландской Премьер-лиги, а также забил по одному мячу в Кубке Шотландии, Кубке лиги и Лиге чемпионов.

Днём 31 января 2012 года английский «Эвертон» объявил о достижении договорённости с «Рейнджерс» о переходе футболиста, и вечером того же дня Елавич подписал с клубом из Ливерпуля контракт на 4,5 года.

Дебют футболиста в новой команде состоялся 4 февраля в игре против «Уигана», когда Елавич вышел на замену на 60 минуте встречи. Первый свой гол за «Эвертон» Елавич забил 10 марта в третьей для себя игре за клуб в ворота «Тоттенхэма» и принёс своей команде победу со счётом 1:0. Второй гол в составе «ирисок» нападающий забил 24 марта в матче против «Суонси», а уже через три дня, отправив победный мяч в ворота «Сандерленда», помог «Эвертону» выйти в полуфинал Кубка Англии. 7 апреля Елавич оформил первый дубль в составе ливерпульской команды, дважды поразив ворота «Норвича». 14 апреля забил гол в мерсисайдском дерби на «Уэмбли» в полуфинале Кубка Англии, который, впрочем, не помог «Эвертону» уйти от поражения со счётом 1:2. 22 апреля сделал дубль в ворота «Манчестер Юнайтед» на «Олд Траффорд», а сам матч завершился с результатом 4:4. 28 апреля оформил дубль в третьем для себя матче АПЛ подряд, на этот раз в игре с «Фулхэмом» (4:0). Таким образом, в трёх апрельских матчах АПЛ хорват отправил в ворота соперников «ирисок» 6 мячей, за что был назван игроком месяца лиги. В матче последнего, 38 тура Никица забил ещё один гол, теперь в ворота «Ньюкасл Юнайтед». В итоге за первые для себя полсезона в ливерпульской команде Елавич забил 11 голов в 16 встречах.

Первый гол в новом сезоне Никица забил в матче второго тура против «Астон Виллы». Всего же за второй сезон в составе «Эвертона» забил 7 мячей в 37 матчах в Премьер-лиге, помимо «Астон Виллы» поразив ворота «Уигана», дважды «Саутгемптона», «Сандерленда», «Тоттенхэма» и «Манчестер Сити». Ещё один гол в этом сезоне Никица забил в Кубке Англии в ворота клуба «Челтнем Таун».

Сезон 2013/14 Елавич начинал в качестве основного нападающего «Эвертона», однако вскоре уступил место пришедшему в клуб Ромелу Лукаку. Причём даже в тех матчах, когда хорват всё же выходил на поле, он долгое время не мог забить голов. Открыть счёт своим голам в сезоне 2013/14 форварду удалось лишь 4 января в матче Кубка Англии против «Куинз Парк Рейнджерс», когда нападающий оформил дубль.

10 января 2014 года «Эвертон» и «Халл Сити» согласовали сумму отступных за Елавича, а 15 января Елавич официально стал футболистом «Халла». 8 февраля 2014 года в матче 25 тура Премьер-лиги против «Сандерленда» забил свой первый гол за «Халл Сити», где его команда одержала гостевую победу со счетом 2-0. А в 2015 году хорватский нападающий перешел из «Халл Сити» в «Вест Хэм Юнайтед». В 2016 году 30-летний хорватский нападающий перешёл в китайский клуб «Гуйчжоу Жэньхэ» и сумма трансфера составила 9 млн фунтов.

В сборной

Елавич привлекался в молодёжную сборную Хорватии, за которую в 8 проведенных матчах забил 2 гола. Первый матч за главную сборную Хорватии провел 8 октября 2009 года против сборной Катара. В этой же игре Никица забил свой первый гол за сборную. Принимал участие в отборочных матчах к чемпионату мира 2010 и чемпионату Европы 2012. 29 мая 2012 года был включён главным тренером сборной Славеном Биличем в состав команды для участия на Евро 2012. 10 июня в первом же матче хорватской сборной на турнире Елавич забил победный гол в ворота сборной Ирландии. Всего на чемпионате Европы сыграл 3 матча.

11 октября 2014 года Елавич, будучи недовольным своим статусом в сборной, объявил о завершении международной карьеры.

Статистика

Клубная

По состоянию на 4 января 2014 года.

Клуб	Сезон	Лига		Кубки		Еврокубки		Прочие		Итого
		Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
Хайдук (Сплит)	2002/03	2	0	0	0	0	0	0	0	2	0
	2003/04	2	0	2	0	0	0	0	0	4	0
	2004/05	0	0	2	0	0	0	0	0	2	0
	2005/06	9	3	1	0	0	0	0	0	10	3
	2006/07	22	5	1	0	0	0	0	0	23	5
	Итого	35	8	6	0	0	0	0	0	41	8
Зюлте-Варегем	2007/08	23	3	2	0	0	0	0	0	25	3
	Итого	23	3	2	0	0	0	0	0	25	3
Рапид (Вена)	2008/09	34	7	3	1	2	0	0	0	39	8
	2009/10	33	18	3	2	12	9	0	0	48	29
	2010/11	4	2	0	0	4	4	0	0	8	6
	Итого	71	27	6	3	18	13	0	0	95	43
Рейнджерс	2010/11	23	16	4	3	0	0	0	0	27	19
	2011/12	22	14	2	2	4	1	0	0	28	17
	Итого	45	30	6	5	4	1	0	0	55	36
Эвертон	2011/12	13	9	3	2	0	0	0	0	16	11
	2012/13	37	7	6	1	0	0	0	0	40	8
	2013/14	9	0	1	2	0	0	0	0	10	2
	Итого	59	16	10	5	0	0	0	0	69	21
Всего за карьеру		233	83	30	13	22	14	0	0	285	110

В сборной

По состоянию на 19 ноября 2013 года.

Итого: 30 матчей / 5 голов; 17 побед, 8 ничьих, 5 поражений.

Достижения

Командные

«Хайдук»

• Чемпионат Хорватии: 2003/04
• Кубок Хорватии: Финалист 2004/05

«Рапид»

• Чемпионат Австрии: Вице-чемпион 2008/09

«Рейнджерс»

• Чемпионат Шотландии: 2010/11
• Кубок шотландской лиги: 2010/11

Личные

• Игрок месяца английской Премьер-лиги: апрель 2012

Ссылки

• [int.soccerway.com/players/nikica-jelavic/13612 Профиль на сайте soccerway.com] (англ.)
• [hns-cff.hr/players/31652/utakmice/ Профиль на сайте Хорватского футбольного союза] (хорв.)
• [www.sports.ru/tags/3039602/ Профиль] на сайте Sports.ru
• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=36066 Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)
• [www.soccerbase.com/players/player.sd?player_id=52137 Статистика на soccerbase.com] (англ.)
• [www.transfermarkt.com/nikica-jelavic/profil/spieler/25742 Профиль на сайте transfermarkt.com] (англ.)

Отрывок, характеризующий Елавич, Никица

В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.