Елатомский уезд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ела́томский уезд
Герб уездного города Герб губернии
Губерния
Центр
Образован
Площадь
3570,8 вёрст²
Население
141 027[1] (1897)

Ела́томский уезд — административная единица в Тамбовской губернии Российской империи и РСФСР, существовавшая в 17791924 годах. Уездный город — Елатьма.





География

Уезд был расположен на севере Тамбовской губернии. По площади уезд занимал территорию в 3570,8 вёрст² .

История

Уезд был образован в 1779 году в составе Тамбовского наместничества1796 года — Тамбовской губернии). Постановлением Президиума ВЦИК от 4 января 1923 года «Об изменениях в составе Тамбовской губернии» Елатомский уезд был передан в состав Рязанской губернии, в 1924 году — упразднён.

Демография

Население уезда в 1890 году 170 612 чел[2].

По переписи 1897 года в уезде было 141 027 жителей[1] (64 722 мужчин и 76 305 женщин). В г. Елатьма — 4578 чел.

Населённые пункты

В 1893 году в состав уезда входило 381 населённых пунктов, наибольшие из них[3]:

Административное деление

В 1893 году в состав Елатомского уезда входило 26 волостей[3]:

  • Азеевская;
  • Алферьвская;
  • Ардабьевская;
  • Балушево-Починская;
  • Больше-Кусмарская;
  • Высоко-Полянская;
  • Вялсинская;
  • Глядковская;
  • Гридинская;
  • Даниловская;
  • Ермолаевская;
  • Истлеевская;
  • Каргашинская;
  • Котелинская;
  • Ласицкая;
  • Мало-Кусмарская;
  • Мокринская;
  • Нащинская;
  • Нестеровская;
  • Подболотская;
  • Полтево-Пеньковская;
  • Поляковско-Майданская;
  • Потапьевская;
  • Савватемская;
  • Сасовская;
  • Хохловская;

Напишите отзыв о статье "Елатомский уезд"

Примечания

  1. 1 2 [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_gub_97.php?reg=42 Первая всеобщая перепись населения Российской Империи 1897 г.]. [www.webcitation.org/65sr4tSMw Архивировано из первоисточника 3 марта 2012].
  2. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
  3. 1 2 Памятная книжка Тамбовской губернии 1894 г.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Елатомский уезд

В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.