Кепбанов, Ёлбарс Аждарович
| Кепбанов, Ёлбарс Аждарович | |
| Kepbanow Ýolbars Aždaroviç | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
Кепбанов Ёлбарс Аждарович (туркм. Kepbanow Ýolbars Aždaroviç, род. 17 ноября 1954, Ашхабад) — туркменский политик, дипломат.
Биография
Родился в Ашхабаде в туркменской семье служащего. Отец Аждар Кепбанов занимал руководящие посты на железнодорожном транспорте.
В 1977 году окончил юридический факультет Туркменского государственного университета им. А. М. Горького.
1978—1981 годах был аспирантом в Институте государства и права АН СССР, защитил диссертацию на тему: «Правовое положение Госплана союзной республики», (Научный руководитель Муксинов И. Ш.) кандидат юридических наук. Имеет звание старшего научного сотрудника. 1991—1994 годах был слушателем в Дипломатической Академия МИД России, Институте дипломатии и международных отношений (Малайзия) и Институте международных отношений (Голландия).
1977—1991 годах проработал младшим и старшим научным сотрудником, заведующим отделом в Институте философии и права Академии наук Туркменистана.
1994—2001 годах работал в Министерстве иностранных дел Туркменистана, 1994—1996 годах — начальник международно-правового отдела. С 1996 по 2001 год — заместитель министра[1].
В 1992—2001 годах Член Конституционной комиссии Туркменистана.
1996—2001 Руководитель специальной рабочей группы по правовому статусу Каспийского моря.
В 2000—2001 годах директор Национального института демократии и прав человека при Президенте Туркменистана[2]. Специализируется в области государственного, административного, международного и экологического права. Имеет более 120 научных работ (книги, статьи и др.).
В 2001 г., освобожден от должности по состоянию здоровья. В настоящее время занимается научной работой.
Награды
- «За любовь к Отчеству»
- «Гайрат» («Храбрость»)
Напишите отзыв о статье "Кепбанов, Ёлбарс Аждарович"
Примечания
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Кепбанов, Ёлбарс Аждарович
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
