Елевферий
Поделись знанием:
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
|
|
Елевфе́рий (от греч. ἐλεύθερος — «свободный») — русское мужское имя греческого происхождения; используется преимущественно как монашеское. Имеет сокращённую народную форму Олефир.
Носители, известные по имени
- Елевферий и Леонид — мученики; время и место кончины неизвестны, житие не сохранилось.
- Елевферий Парижский (ум.96) — диакон, священномученик; пострадал в Париже с епископом Дионисием и пресвитером Рустиком.
- Елевферий (Элевтерий) — епископ Византийский (129—136).
- Елевферий (Элевтерий) — епископ Рима (174/175—189).
- Елевферий Иллирийский (II, при Адриане, Рим) — епископ, священномученик.
- Елевферий Кувикуларий (IV, при Максимиане Геркулии) — мученик.
- Елевферий Турнейский (ум. 531), епископ города Турне, ныне в Бельгии.
- Елевферий — Антиохийский патриарх (1023—1028).
- Елевферий (Альфтер) — Александрийский патриарх (ок. 1175—1180).
- Елевферий (ум. 136) — епископ Византийский.
- Елевферий (ум. 189) — епископ Рима.
В России
- Елевферий (Богоявленский) (1868—1940) — епископ Русской Церкви; митрополит Виленский и Литовский.
- Елевферий (Печенников) (1870—27.07.1937) — схиархимандрит, преподобномученик.
- Елевферий (Воронцов) (1892—1959) — митрополит Ленинградский и Ладожский (1955—1959).
- Елевферий (Козорез) (род. 1953) — епископ РПЦ, архиепископ Чимкентский и Акмолинский.
- Елевферий (Диденко) (род. 1940) — архимандрит Русской православной церкви.
- Елевферий (Кацаитис) (1929—2012) — епископ Константинопольской православной церкви, епископ Нисский.
Производные фамилии
Существует фамилия Олефир:
- Олефир, Владимир Андреевич (р. 1980) — украинский футболист, защитник.
- Олефир, Станислав Михайлович (1938—2015) — советский и российский писатель.
- Олефир, Игорь Родионович (р. 1961) — российский волейбольный тренер.
а также образованная от неё:
- Алефиров (Алефирова).
См. также
Напишите отзыв о статье "Елевферий"
Отрывок, характеризующий Елевферий
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
