Елевферий (Богоявленский)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Митрополит Елевферий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Митрополит Виленский и Литовский
(до 28 ноября 1928 года — архиепископ)
28 июня 1917 года — временно управляющий)
11 июля 1921 года — 31 декабря 1940 года
Церковь: Русская православная церковь
Предшественник: Тихон (Беллавин)
Преемник: Сергий (Воскресенский)
Епископ Ковенский, викарий Виленской епархии
21 августа 1911 года — 11 июля 1921 года
Церковь: Русская православная церковь
Предшественник: Владимир (Филантропов)
Преемник: Даниил (Юзьвюк)
 
Имя при рождении: Дмитрий Яковлевич Богоявленский
Рождение: 14 сентября 1868(1868-09-14)
Новый Оскол Курская губерния ныне Белгородская область
Смерть: 31 декабря 1940(1940-12-31) (72 года)
Вильнюс, СССР
Принятие священного сана: 25 ноября 1890 года
Принятие монашества: около 1904 года
Епископская хиротония: 21 августа 1911 года

Митрополи́т Елевфе́рий (в миру Дмитрий Яковлевич Богоявленский; 14 (26) сентября 1868, Новый Оскол, Курская губерния — 31 декабря 1940, Вильнюс, СССР) — епископ Русской Церкви; митрополит Ковенский и Литовский, затем Виленский и Литовский.

В 1930-е окормлял эмигрантские русские приходы, остававшиеся в юрисдикции Московской Патриархии, возглавляемой митрополитом Сергием (Страгородским).





Биография

Родился в семье сельского псаломщика; его младший брат — епископ Исидор (Богоявленский). Учился в Старооскольском духовном училище, в Курской духовной семинарии, которую окончил в 1889 году. Был назначен учителем церковно-приходской школы в Ямской слободе, где проработал в течение одного учебного года.

В 1890 году женился и 25 ноября того же года был рукоположён во пресвитера и направлен в Покровскую церковь села Тростяницы Новооскольского уезда; вскоре овдовел.

В 1900 году поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию, где тогда инспектором, а затем ректором был будущий Патриарх Сергий (Страгородский). Будучи студентом, около 1904 года, принял монашеский постриг с именем Елевферий.

По окончании СПбДА, был определён преподавателем гомилетики в Каменец-Подольской духовный семинарии; с 1906 года — инспектор Холмской духовной семинарии; с 1909 года, в сане архимандрита, ректор Смоленской духовной семинарии.

21 августа 1911 года хиротонисан во епископа Ковенского, викария Литовской епархии (архиепископа Тихона (Беллавина)). В 1914 году, после начала мировой войны, переселился в московский Донской монастырь; по окончании военных действий возвратился в свою епархию.

В связи с избранием в июне 1917 года архиепископа Тихона (Беллавина) на Московскую кафедру, указом Святейшего Синода от 28 июня 1917 года, был назначен управляющим Литовской епархией. Был членом Всероссийского Поместного Собора 1917—1918 годов.

Постановлением Священного Синода от 11 июля 1921 года был возведён в сан архиепископа Литовского и Виленского и назначен священноархимандритом Свято-Духова монастыря в Вильно.

Оказался в независимой Польше (Вильно был оккупирован и в марте 1922 года аннексирован Польшей). Противостоял автокефалистским тенденциям в Польской Православной Церкви и сохранял верность юрисдикции Московской Патриархии. Вследствие непризнания им автокефалии Польской Церкви, в ночь с 13 на 14 октября 1922 года был задержан польскими властями в Свято-Духовом монастыре в Вильно и помещён в католический монастырь молчальников («Camaldules») в местечке Беляны, близ Кракова, где находился до начала февраля 1923 года. В феврале 1923 года был освобождён и выслан из Польши в Литву.

6 февраля 1923 года прибыл в Ковно (Литва), которая служила временной столицей страны.

Осенью 1928 года получил приглашение от Заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) прибыть в Москву и доложить о положении Православной Церкви в Литве и Польше. Находясь в Москве[1], 28 ноября 1928 года, был возведён в сан митрополита Литовского и Виленского.

Протопресвитер Василий Виноградов в изданной в 1959 году в Мюнхене книге «О некоторых важнейших моментах последнего периода жизни и деятельности св. патриарха Тихона» писал о нём: «<…> С разрешения Советской власти он пробыл в гостях в Патриархии целую неделю (больше недели Сов. власть решительно не дозволила). Свои впечатления М. Елевферий изложил в небольшой книжке (в 2-х частях) под заглавием „Неделя в Патриархии“. Книга эта поражает той наивной, почти детской доверчивостью, с какой заграничный иерарх, незнакомый с условиями советской жизни и психологией подсоветских церковных деятелей, и к тому же человек чистой и открытой души, взирал на искусственно для показа ему созданные фикции свободной церковой жизни и свободного церковного управления. Ему и на мысль не приходит, чтобы так гостеприимно принимающие его члены Синода, русские иерархи, могли почему-либо на его вопросы об условиях и обстоятельствах церковной и их личной жизни давать ответы не те, которые они хотели бы ему дать, а те, которые угодны ГПУ (агенты которого, как они хорошо знали, в той или иной форме, непременно всюду и везде в Патриархии).»[2][3]

Указом митрополита Сергия и Синода от 24 декабря 1930 года, в связи с переходом митрополита Евлогия (Георгиевского) и большинства его приходов в юрисдикцию Вселенской Патриархии и отказом епископа Владимира (Тихоницкого) принять управление, был назначен временно управляющим Западно-Европейскими русскими приходами (пожелавшими остаться в ведении Московской Патриархии); с 30 апреля 1931 года управляющий.

В 1936 году был награждён правом предношения креста за богослужениями.

После оккупации и передачи Литве части бывшей до того польской территории Союзом ССР, 2 ноября 1939 года вернулся в Вильнюс (аннексирован СССР в июле 1940 года[4]).

Скончался вечером 31 декабря 1940 года; похоронен в архиерейской усыпальнице в храме Свято-Духова монастыря в Вильнюсе.

Опубликованые сочинения и оценка

  • «Неделя в Патриархии». Париж, 1933.
  • «Соборность Церкви. Божие и Кесарево». Париж, 1938.
  • «Папство в вопросе соединения Церквей». Париж, 1940.

Также автор ряда писем и статей богословско-полемического храктера; в архиве Московской Патриархии хранится его переписка с Патриархом Тихоном и митрополитом Сергием (Страгородским) в период с 1922 по 1939 год.

Напишите отзыв о статье "Елевферий (Богоявленский)"

Примечания

  1. Митрополит Елевферий (Богоявленский). [www.krotov.info/history/20/iz_istori/12.html Неделя в Патриархии (впечатления и наблюдения от поездки в Москву)]
  2. Цит. по: Протопресвитеръ Георгій Граббе. Правда о Русской Церкви на Родинѣ и за Рубежомъ. Jordanville, N.Y., 1961, стр. 47—48.
  3. [portal-credo.ru/site/index.php?act=lib&id=52 Протопресвитер Василий Виноградов. О некоторых важнейших моментах последнего периода жизни и деятельности святейшего патриарха Тихона (1923—1925 гг.)]
  4. [www.yivo.org/downloads/Vilnius.pdf Holocaust (1939—1945) // Vilnius]

Литература

  1. Православная энциклопедия. Т. 18, стр. 280—282.

Ссылки

  • [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_1134 Елевферий (Богоявленский)] Сайт Русское православие
  • [www.krotov.info/spravki/persons/20person/1940elev.html Митрополит Елевферий (Богоявленский Дмитрий Яковлевич)] Библиотека Якова Кротова

Отрывок, характеризующий Елевферий (Богоявленский)

Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.