Елена Ивановна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Елена Ивановна

Елена Ивановна с мужем Александром, 1519
Дата рождения:

19 мая 1476(1476-05-19)

Место рождения:

Москва

Дата смерти:

20 января 1513(1513-01-20) (36 лет)

Место смерти:

Вильна

Отец:

Иван III Васильевич

Мать:

София Палеолог

Супруг:

Александр

Дети:

нет

Еле́на Ива́новна (19 мая 1476, Москва — 20 января 1513, Вильна) — дочь великого князя московского Ивана III Васильевича и византийской принцессы Софии Палеолог. С 1495 года жена великого князя литовского Александра Ягеллончика, с 1501 года также королева польская (будучи православной так и не была коронована).





Биография

Брак с Александром Ягеллончиком

По окончании русско-литовской войны 1487—1494 в знак примирения между обеими державами обвенчалась с великим князем литовским Александром. С литовской стороны, брак должен был скрепить необходимый ей мир с Иваном III[1], русская же сторона рассчитывала этим шагом предотвратить уничтожение самостоятельной православной церкви в Литве[1]. Заключая брак, Александр обязывался не принуждать Елену к переходу в католицизм и сохранить за ней веру её отцов — «греческий закон»[2]. Благодаря этому Елена Ивановна смогла стать покровительницей православных в литовском государстве.

В январе 1495 года княжна со свитой выехала из Москвы, её сопровождал огромный поезд с приданым (включая «20 сороков соболей да 20000 белки, да 2000 горностаев», ткани — «шелковые рухляди», «бархаты венедицкие», «бархаты бурские», камку, тафту, «розные шелки», драгоценности, среди которых «чепь золота», «запанка золота с яхонты и с лальски зерны новгородскими»). Роспись приданого от 15 января 1495 года хранится в РГАДА[3].

Елена была умной, тактичной и самостоятельной женщиной, пользовавшейся уважением при дворе. Ей принадлежали многочисленные имения и хозяйства, а на имевшиеся у неё средства она оказывала деятельную поддержку православным, внося большие пожертвования на церкви и монастыри[4].

Притеснения по вопросу вероисповедания

Поскольку в Литве предпринимались попытки осуществить унию между католиками и православными, для католического клира было важно добиться поддержки Елены по этому вопросу, что повысило бы престиж унии в глазах населения. Католический епископ виленский Войтех Табор, а также бернардинцы пытались убедить Елену отступить от православия, однако она уклонялась со ссылкой на то, что не может сделать этого без согласия отца[5]. Особенно сильное давление оказывал папа Александр VI, требовавший от великого князя литовского, чтобы тот в случае отказа жены отверг её[6] и даже чтобы, конфисковав имущество, её предали церковному суду[7]. Александр эти требования не выполнил[7].

Стойкая приверженность Елены православию вызвала разочарование среди католического окружения великого князя, хотя между супругами сложились хорошие отношения[8]. Александр, по словам польского историка Рудзкого, не предпринимал попыток убедить жену сменить веру, хотя и желал видеть её католичкой[5]. Иного мнения придерживается российский историк Борис Флоря, который считает, что Александр поддерживал увещания Елены со стороны католического духовенства, поскольку беспокоился о легитимности будущего престолонаследника[7].

Канцлер Елены Иван Сапега поддержал идею унии, признал власть папы и добился открытия храма, в котором служба велась как на латинском, так и на старославянском языках. По словам Рудзкого, большинство историков считает, что Елена заинтересовано относилась к этой инициативе[5]. Однако известно, что многие документы и письма Елены Ивановны носили иносказательный и дипломатический характер. Выступления в поддержку мужа должны были укрепить её престиж при дворе, тогда как о реальном положении дел она сообщала отцу устно через послов[1]. Российский историк Яков Лурье отмечает, что послания Елены отцу, матери и братьям 1501 года были написаны по прямому указанию кардинала Польши Фридриха[2].

Согласно Лурье, давление на Елену Ивановну, а также переход православных феодалов на московскую службу, послужили поводом к началу русско-литовской войны 1500—1503. Переход православных князей был обусловлен их низким юридическим статусом в Литовском государстве, однако и притеснения Елены вызывали у них дополнительное недовольство[1].

После того, как война приняла неблагоприятный для Литвы оборот, а реализация унии потерпела окончательную неудачу, положение Елены Ивановны временно улучшилось, поскольку в Литве возникла необходимость в её посредничестве для заключения мира[7]. В письмах отцу Елена посодействовала делу мира, хотя не скрывала пренебрежительного к себе отношения со стороны католического духовенства (отказавшегося короновать её на польский престол в 1501 году) и выражала опасения, что после смерти оберегавшего её супруга над ней будет учинено насилие[7].

Брак Елены Ивановны и Александра был бездетным. После смерти Александра в 1506 году, её брат, великий князь московский Василий III, попытался с помощью Елены занять литовский престол, рассчитывая таким образом без войны объединить русские земли[1]. Однако королём стал Сигизмунд I, что отрицательно отразилось на судьбе вдовствующей королевы. В заново вспыхнувшей русско-литовской войне, Сигизмунд поначалу попытался воспользоваться её влиянием на Василия, чтобы нейтрализовать мятежного Глинского, но после того, как Василий дал последнему приют, новый монарх полностью охладел к Елене[7].

Последние годы жизни

Около 1511 года 35-летняя Елена решила вернуться в Москву. В Вильне овдовевшая королева чувствовала себя одиноко, тогда как в Москве проживала её родня. Значение имела и потеря престижа после смерти мужа — рождённые за границей вдовы литовских монархов по разным причинам почти всегда покидали страну[5]. Флоря указывает и на её письменные жалобы брату о том, что её владения опустошаются и отнимаются литовскими «панами»[7].

Для отъезда Елене было необходимо получить согласие Сигизмунда, что было невозможно из-за плохих отношений с Москвой, а также из-за проблемы, связанной с вывозом имущества. Решив уехать без разрешения монарха, вдовствующая королева намеревалась посетить свои имения, находящиеся рядом с московской границей, откуда её должен быть забрать высланный Василием отряд. В 1511 году план был оговорен с московским посольством — местом встречи был избран Браслав, куда в назначенное время приехал отряд во главе с князьями Одоевским и Курбским. Однако от какого-то предателя о планах Елены стало известно старосте виленскому, который запретил Яну Комаровскому, гвардиану францисканцев, выдавать Елене вещи, переданные ей в Орден на хранение. Комаровский, будучи доверенным лицом Елены, обратился за советом к воеводе виленскому Николаю Радзивиллу, однако тот также выступил против возвращения вещей.

Король Сигизмунд, получив от Елены жалобу, поначалу отменил запрет[5], однако вскоре распорядился арестовать её. Через Троки королевские воеводы доставили Елену в Бирштаны. Казна в её городах и волостях была конфискована. Всё это стало одним из поводов для начала очередной русско-литовской войны 1512—1522 годов[1].

В 1513 году Елена в возрасте 36 лет скончалась. Хронист Ян Комаровский оставил запись, что Елена была отравлена ключником по приказу посягавшего на её богатства Николая Радзивилла, хотя по словам Рудзкого, такой информации в других источниках больше нет[5]. Впоследствии, богатства Елены достались королеве Барбаре Запольи. Сигизмунд отреагировал на известие о смерти Елены позитивно, заметив в письме к краковскому епископу, что её кончина избавила государство от многих забот[5].

Елена была погребена в Вильне в Пречистенском соборе[9].

Напишите отзыв о статье "Елена Ивановна"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Семенкова Т. Г., Карамова О. В. [www.mirkin.ru/_docs/semenkova_book_ch5.pdf Русские великие княгини, царевны и царицы] — М., 2005
  2. 1 2 Лурье Я. С. [www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=2505 Елена Ивановна, великая княгиня Литовская] // Пушкинский дом.
  3. Каталог выставки «Великий князь и государь всея Руси Иван III», Музеи Московского Кремля, 2013
  4. Елена Иоанновна // Биографический словарь, 2000.
  5. 1 2 3 4 5 6 7 Рудзкі Э. [pawet.net/library/history/bel_history/_books/rudzki/Рудзкі_Э._Польскія_каралевы_.html#3 Польскія каралевы] / Част. пер. з польск. // Спадчына. — 1993. — № 6.  (белор.)
  6. [www.rulex.ru/01060104.htm Биография Елены Иоанновны на Rulex.Ru]
  7. 1 2 3 4 5 6 7 Флоря, Б. Н. [www.sedmitza.ru/text/682256.html Великая княгиня Елена Иоанновна] «Православная энциклопедия». Москва, 2008 г.
  8. Князева В. Алена Іванаўна // Вялікае Княства Літоўскае. Энцыклапедыя у 3 т. — Мн.: БелЭн, 2005. — Т. 1: Абаленскі — Кадэнцыя. — С. 219. — 684 с. — ISBN 985-11-0314-4.
  9. Батюшков П. Н. Белоруссия и Литва: исторические судьбы Северо-Западного края. Типография тов-ва «Общественная польза», 1890.

Литература

  • Рудзкі Э. [pawet.net/library/history/bel_history/_books/rudzki/Рудзкі_Э._Польскія_каралевы_.html#3 Польскія каралевы] / Част. пер. з польск. // Спадчына. — 1993. — № 6.  (белор.)

Отрывок, характеризующий Елена Ивановна

И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.