Елена Равноапостольная

Елена Равноапостольная
греч. Ἑλένη
Равноапостольные Константин и Елена. Мозаика Исаакиевского собора, Санкт-Петербург
Рождение	ок. 250 года Вифиния
Смерть	ок. 330 года
Почитается	рядом христианских церквей
В лике	равноапостольных
День памяти	6 марта (19 марта) и 21 мая (3 июня)
Покровительница	изготовителей игл и гвоздей, шахтёров, красильщиков
Атрибуты	крест
Труды	распространение христианства, раскопки евангельских мест в Иерусалиме

Флавия Юлия Елена Августа (лат. Flavia Iulia Helena; ок. 250—330) — мать римского императора Константина I. Прославилась своей деятельностью по распространению христианства и проведёнными ею раскопками в Иерусалиме, в ходе которых, по утверждениям христианских хронистов, были обретены Гроб Господень, Животворящий Крест и другие реликвии Страстей.

Елена почитается рядом христианских церквей как святая в лике равноапостольных (Святая Равноапостольная царица Елена, Елена Константинопольская).

Жизнеописание

Точный год рождения Елены неизвестен. Родилась она в городке Дрепан в Вифинии (недалеко от Константинополя в Малой Азии), как о том сообщает Прокопий. Позже её сын, император Константин Великий, в честь матери «прежнее селение Дрепану сделал городом и назвал Еленополем». Сегодня это поселение отождествляется с турецким городом Херсек, окрестности Алтиновы, провинция Ялова.

Как полагают современные историки, Елена помогала своему отцу на конной станции, разливала вино путникам, ожидавшим перепряжки и перекладки лошадей, или просто работала служанкой в трактире. Там она, видимо, и познакомилась с Констанцием Хлором, при Максимиане Геркулии ставшем правителем (цезарем) Запада. В начале 270-х годов она стала его женой, либо конкубиной, то есть неофициальной постоянной сожительницей.

27 февраля 272 года в городе Наисс (совр. сербский Ниш) Елена родила сына — Флавия Валерия Аврелия Константина, будущего императора Константина Великого, сделавшего христианство государственной религией Римской империи. О том, были ли у Елены ещё дети, ничего не известно.

В 293 году Констанций был усыновлён императором Максимианом и разошёлся с Еленой, женившись на падчерице Максимиана Феодоре. После этого и до начала царствования её сына сведения о жизни Елены отсутствуют. Вероятно, она не удалялась далеко от родных мест, так как её сын Константин начал возвышение из Никомедии (центр Вифинии), откуда был вызван в 305 году на запад отцом, ставшим императором западной части Римской империи. Не исключено, что Елена перебралась на запад поближе к сыну в Тревир (современный Трир), который стал резиденцией Константина после того, как он унаследовал от отца самую западную часть Римской империи. В брошюре, изданной епископатом и духовенством Трирского собора, сообщается, что святая Елена «отдала часть своего дворца епископу Агритиусу» под церковь, став основательницей Трирского кафедрального собора Святого Петра.

Когда Елена обратилась в христианство, ей было уже за шестьдесят. По свидетельству её современника Евсевия Кесарийского это произошло под влиянием её сына Константина. Первые монеты с изображением Елены, где она титулуется Nobilissima Femina (букв. «благороднейшая женщина»), были отчеканены в 318—319 гг. в Фессалониках. В этот период Елена вероятно проживала при императорском дворе в Риме или Трире, но упоминаний в исторических хрониках об этом нет. В Риме ей принадлежало обширное поместье рядом с Латераном. В одном из помещений её дворца была устроена христианская церковь — Еленинская базилика (Liber Pontificalis приписывает её постройку Константину, но историки не исключают того, что идея перестройки дворца принадлежала самой Елене).

В 324 году Елена была провозглашена своим сыном августой: «венчал он царским венцом богомудрую мать свою, Елену, и позволил ей, как царице, чеканить свою монету». Евсевий отметил, что Константин доверил Елене распоряжаться царской казной по её усмотрению. О большом уважении императора к матери есть также свидетельство со стороны нехристианского историка. Аврелий Виктор передаёт историю, как Константин убил свою жену Фаусту из-за упреков Елены в её адрес.

В 326 году Елена (уже в очень преклонном возрасте, хотя и в добром здравии) предприняла паломническое путешествие в Иерусалим: «эта старица необыкновенного ума с быстротой юноши поспешила на восток». О её благочестивой деятельности во время путешествия подробно рассказал Евсевий, и отголоски его сохранились в раввинском антиевангельском сочинении V века «Тольдот Иешу», в котором Елену (мать Константина) назвали правительницей Иерусалима и приписали роль Понтия Пилата.

Скончалась Елена на 80-м году жизни — по разным предположениям, в 328, 329 или 330 году. Место её смерти точно неизвестно, называется Трир, где у неё был дворец, или даже Палестина. Версия о кончине Елены в Палестине не подтверждается сообщением Евсевия Памфила, что она «окончила свою жизнь в присутствии, в глазах и в объятиях столь великого, служившего ей сына».

Раскопки Елены в Иерусалиме

В возрасте около 80 лет Елена предприняла путешествие в Иерусалим. Сократ Схоластик пишет, что это она сделала после того, как получила указание во сне. То же сообщает и «Хронография Феофана»: «имела видение, в котором ей повелевалось отправиться в Иерусалим и вывести на свет божественный места, закрытые нечестивыми». Получив поддержку в этом начинании от своего сына, Елена отправилась в паломничество:

…божественный Константин отправил с сокровищами блаженную Елену для отыскания животворящего креста Господня. Иерусалимский патриарх, Макарий, встретил царицу с подобающею честью и вместе с нею отыскивал желанное животворящее древо, пребывая в тишине и прилежных молитвах и пощениях. — «Хронография» Феофана, год 5817 (324/325)

В поисках реликвий Страстей Христовых Елена предприняла раскопки на Голгофе, где, раскопав пещеру, в которой, согласно преданию, был погребён Иисус Христос, обрела Животворящий Крест, четыре гвоздя и титло INRI. Также с паломничеством Елены в Иерусалим предание IX века, не основанное на исторических хрониках, связывает происхождение святой лестницы. Обретение ею Креста положило начало празднеству Воздвижения Креста. Помощь в раскопках Елене оказали иерусалимский епископ Макарий I и упоминаемый в апокрифах местный житель Иуда Кириак.

Эта история описана многими христианскими авторами того времени: Амвросием Медиоланским (ок. 340—397), Руфином (345—410), Сократом Схоластиком (ок. 380—440), Феодоритом Кирским (386—457), Сульпицием Севером (ок. 363—410), Созоменом (ок. 400—450) и другими.

Путешествие и благотворительность Елены во время паломничества описаны в «Жизни блаженного василевса Константина» Евсевием Кесарийским, написанным после смерти Константина для прославления императора и его семьи:

Путешествуя по всему востоку с царственным великолепием, она осыпала бесчисленными благодеяниями как вообще народонаселение городов, так, в частности, каждого приходившего к ней; се десница щедро награждала войска, весьма много помогала бедным и беспомощным. Одним она оказывала денежное пособие, других в изобилии снабжала одеждой для прикрытия наготы, иных освобождала от оков, избавляла от тяжкой работы в рудокопнях, выкупала у заимодавцев, а некоторых возвращала из заточения.

Наиболее ранние историки (Сократ Схоластик, Евсевий Памфил) сообщают, что за время пребывания на Святой земле Еленой были основаны три храма на местах евангельских событий:

• на Голгофе — храм Гроба Господня;
• в Вифлееме — базилика Рождества Христова;
• на Елеонской горе — церковь над местом Вознесения Христа;

Житие святой Елены, написанное позднее, в VII веке, содержит более обширный список построек, в который, помимо уже перечисленных, входят:

• в Гефсимании — церковь Святого Семейства;
• в Вифании — церковь над гробницей Лазаря;
• в Хевроне — церковь у Мамврийского дуба, где Бог явился Аврааму;
• у Тивериадского озера — храм Двенадцати Апостолов;
• на месте вознесения Илии — храм во имя этого пророка;
• на горе Фавор — храм во имя Иисуса Христа и апостолов Петра, Иакова и Иоанна;
• у подножия горы Синай, возле Неопалимой купины — церковь, посвященная Богородице, и башня для монахов.

Согласно Сократу Схоластику, императрица Елена разделила Животворящий Крест на две части: одну поместила в серебряное хранилище и оставила в Иерусалиме «как памятник для последующих историков», а вторую отправила своему сыну Константину, который поместил её в свою статую, установленную на колонне в центре Константиновой площади. Сыну Елена также направила два гвоздя от Креста (один был помещён в диадему, а второй — в уздечку). На обратном пути из Иерусалима Елена основала ряд монастырей (например, Ставровуни на Кипре), где оставляла частицы найденных ею реликвий.

Датировка деятельности Елены

Историки продолжают спорить, в каком году Елена осуществляла свою деятельность в Палестине. Наиболее распространённой является дата, приводимая у Сократа Схоластика, — 326 год. Сократ не называет года, в который произошло обретение креста, но в его «Церковной истории» рассказ о событии идёт сразу после упоминания празднования 20-летия правления Константина (25 июля 326 года). Востоковед Иосиф Ассемани (директор Ватиканской библиотеки) в XVIII веке полагал, что Крест был найден Еленой 3 мая 326 года (по юлианскому календарю).

Русский богослов профессор М. Н. Скабалланович, основываясь на александрийской хронике VI века, относит обретение Креста к 320 году. При этом он категорически не согласен с датировкой этого события 326 годом, так как, по его мнению, Елена умерла в год проведения Никейского собора, то есть в 325 году.

Эта история описана многими христианскими авторами того времени: Амвросием Медиоланским (ок. 340—397), Руфином (345—410), Сократом Схоластиком (ок. 380—440), Феодоритом Кирским (386—457), Сульпицием Севером (ок. 363—410), Созоменом (ок. 400—450) и другими.

Святая Елена в британском фольклоре

Гальфрид Монмутский (XII век) в своей «Истории бриттов» называет Елену дочерью Коеля, легендарного короля бриттов. Согласно его рассказу, император Констанций во время похода на Британию принял предложение короля Коеля о мире при условии уплаты им обычной дани, а после его смерти:

…взял в жены его дочь, которую звали Еленой. Красотою своей она превосходила всех девушек этой страны… Кроме неё у Коеля, её отца, не было никого, кто мог бы занять после него королевский престол, вот почему он позаботился дать ей такое образование, чтобы по кончине его она могла справиться с управлением государством. Итак, Констанций сочетался с нею на брачном ложе, и она родила ему сына, которого назвала Константином.

Из дальнейшего рассказа следует, что Елена находилась при Константине в Британии до того момента, когда он начал поход на Рим на Максенция. В походе «при нём находились три дяди Елены, а именно Иоелин, Трагерн, а также Марий, которых он возвел в сенаторское достоинство». С этого момента Гальфрид Монмутский больше не упоминает Елену в своём сочинении.

Данная легенда, вероятно, возникла под влиянием сочинений Евсевия, которые Гальфрид использовал при написании своего труда. Евсевий сообщает о походе Констанция в Британию, о его смерти во дворце в Эбораке (Йорк), куда незадолго до этого прибыл его сын Константин.

Память о святой Елене

Церковное почитание

За свою деятельность по распространению христианства Елена канонизирована в лике равноапостольной — чести, которой удостоились ещё только 5 женщин в христианской истории (Мария Магдалина, первомученица Фёкла, мученица Апфия, княгиня Ольга и просветительница Грузии Нина).

На Востоке почитание Елены как святой возникло вскоре после её смерти, в начале IX века её культ распространился и в Западной церкви. Память святой Елены совершается:

• в православной церкви — 6 марта (19 марта), (воспоминание обретения Еленой Животворящего Креста и гвоздей) и 21 мая (3 июня) (память равноапостольных Константина и Елены), в поместных православных церквах, использующих юлианский календарь ; 6 марта и 21 мая, в поместных православных церквах, использующих новоюлианский календарь;
• в католической церкви — 18 августа, в храмах, использующих западный обряд; 21 мая или 3 июня в храмах, использующих восточный обряд.
• в лютеранской церкви — 21 мая;
• в коптской церкви — 9 пахона.

В память о раскопках Елены в Иерусалиме и обретении ею Креста Господня в Храме Гроба Господня в её честь назван особый придел, который сегодня принадлежит Армянской апостольской церкви. В алтаре этого придела имеется окно, отмечающее место, с которого Елена, согласно преданию, наблюдала за ходом раскопок и бросала для поощрения работавших деньги. Из придела святой Елены ведет лестница вниз, в придел обретения Креста.

Выражение «новая Елена» стало в восточном христианстве нарицательным — его применяют как к святым императрицам (Пульхерия, Феодора и другие), так и к княгиням (например, Ольга), много сделавшим для распространения христианства или утверждения и сохранения его догматов. В древнерусском летописном своде «Повесть временных лет» сообщается, что бабка крестителя Руси Владимира княгиня Ольга была наречена при крещении именем Елена в честь матери Константина Великого.

История мощей

После смерти тело Елены было перенесено её сыном в Рим, о чём сообщает Евсевий Памфил:

«тело блаженной удостоено было также необыкновенных почестей. В сопровождении многочисленных дорифоров, оно было перенесено в царственный город и там положено в царской усыпальнице. Так скончалась мать василевса, достойная незабвенной памяти и за боголюбивые свои дела, и за произращенную от неё преемственную и дивную отрасль [то есть за Константина]…»

В Риме Елена, согласно историческим данным, была похоронена в мавзолее на Лабиканской дороге за пределами Аврелиановых стен. Гробница примыкала к церкви святых Маркеллина и Петра (оба здания были построены в 320-х годах императором Константином). Согласно Liber Pontificalis, эта гробница изначально строилась Константином для собственного погребения. Ради погребения своей матери Константин предоставил не только свою гробницу, но и изготовленный для него порфировый саркофаг, который сейчас хранится в музеях Ватикана.

Из церкви святых Маркеллина и Петра в IX веке мощи Елены были вывезены в аббатство в местечке Овийе (fr:Hautvillers) в Шампани в окрестностях Реймса (Франция). В нём они находились до 1871 года, а в период Парижской коммуны были перенесены в Париж, где хранятся в крипте церкви Сен-Лё-Сен-Жиль.

Оставшиеся в мавзолее мощи Елены в период папства Иннокентия II (1130—1143 годы) были перенесены из церкви Маркеллина и Петра в церковь Санта-Мария-ин-Арачели на Капитолийском холме. Саркофаг Елены был использован для погребения папы Анастасия IV (1153—1154 годы), для чего его переместили из мавзолея в Латеранскую базилику.

В 1356 году император Карл IV подарил реликварий с главой святой Елены кафедральному собору города Трир. В соборе также хранится один из гвоздей от Креста Господня, который, по преданию, Елена обнаружила при раскопках в Иерусалиме.

Православная традиция считает, что через два года после захоронения в Риме прах Елены был перенесён в Константинополь, где Константином в храме Апостолов была устроена императорская усыпальница.

Храмы

См. Церковь Константина и Елены

Географические объекты

Имя Елены увековечено в названии ряда географических объектов:

• остров Святой Елены (Атлантический океан, владение Великобритании)
• остров Святой Елены (Южная Каролина, США)
• остров Святой Елены (Монреаль, Канада)
• гора Сент-Хелина (вершина в горах Майакмас, США)
• вулкан Сент-Хеленс (активный стратовулкан, штат Вашингтон, США)
• озеро Святой Елены (штат Мичиган, США)

Также её имя стало названием ряда городов (см. Святая Елена (значения)).

В культуре

Живопись и скульптура

Наиболее ранние изображения Елены датируются первой четвертью IV века. К ним относятся её оплечные изображения в профиль на монетах, где Елена имеет крупный с горбинкой нос, большие глаза и изображена в серьгах и в ожерелье. В Капитолийских музея Рима находится скульптура IV века, которую некоторые исследователи считают портретом Елены. Скульптор изобразил её в облике молодой женщины (хотя к моменту создания её первых портретов Елене было более 70 лет), сидящей на стуле с диадемой на голове. В копенгагенской глиптотеке хранится голова скульптуры IV века, которую считают скульптурным портретом Елены (I.N 1938). Христианская иконография Елены складывается в византийском искусстве к концу IX века. Её изображают в императорских одеждах с короной на голове.

В живописи наиболее часто встречаются изображения святой Елены в момент обретения ею Креста Господня или в момент его Воздвижения. Также часто встречаются её изображения вместе с сыном Константином, также почитаемом в лике равноапостольных. Более редкими являются отдельные изображения Елены.

• Аньоло Гадди, «Обретение Креста Господня», ок. 1380 года;
• Пьеро делла Франческа, фресковый цикл о истории Животворящего Креста в базилика Сан-Франческо (сцена пытки по приказанию Елены Иуды Квириака и обретение ею Креста Господня), 1458—1466 годы;
• Чима да Конельяно, «Святая Елена», 1495 год;
• Веронезе, две картины «Сон святой Елены», 1560-е и 1580 годы;
• Рубенс, алтарная картина «Святая Елена» (написана для базилики Санта-Кроче-ин-Джерусалемме, находится в кафедральном соборе Грасса);
• Джованни Лоренцо Бернини, статуя святой Елены в соборе Святого Петра (Рим), 1630-е годы;
• Джованни Биливерти, «Обретение Еленой Животворящего Креста», первая половина XVII века;
• Сазонов В. К., «Святые Константин и Елена», 1870 год;
• Сальвадор Дали, сюрреалистическая картина «Святая Елена в Порт-Лигате» и «Святая Елена», 1956 год.

Литература

• Ивлин Во, «Елена», новелла, 1950 год;
• Мэрион Зиммер Брэдли, «Жрица Авалона» (en:Priestess of Avalon), историческое фэнтези, 2000 год.

См. также

• Животворящий Крест — о раскопках императрицы Елены в Иерусалиме
• Иуда Кириак — упоминаемый в апокрифах житель Иерусалима, оказавший Елене помощь при раскопках
• Еленин день

Литература

• Курэ, Альфонс. Посещение Палестины Св. Равноапостольною царицею Еленою // [ricolor.org/arhiv/redkie_knigi/kure/glava2/ Палестина под властью христианских императоров. (326-636 гг.)]. — С. Петербург: Издание редакции «Русского паломника», 1894.
• Helena, First Christian Archaeologist // Christian History Institute. Glimpses. Issue #73.  (англ.)
• Jan Willem Drijvers. [books.google.com/books?id=50ZmimTfp0YC&hl=ru&output=html Helena Augusta: The Mother of Constantine the Great and the Legend of Her Finding of the True Cross]. — Leiden: Brill, 1992.  (англ.)
• Antonina Harbus. [books.google.com/books?id=6uK4VHOYVHEC&hl=ru&output=html Helena of Britain in Medieval Legend]. — DS Brewer, 2002.  (англ.)

Ссылки

• Сократ Схоластик. [www.krotov.info/acts/04/socrat/socr01.html Церковная история]. — содержит рассказ об обретении Еленой Креста Господня. Проверено 28 ноября 2008. [www.webcitation.org/61ABibAJp Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
• [www.pravenc.ru/text/189737.html Елена]. Православная энциклопедия. Проверено 23 июня 2009. [www.webcitation.org/61AELdEKd Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
• [www.pravoslavie.ru/put/070602162746.htm Память о равноапостольной царице Елене в немецком городе Трир]. Проверено 28 ноября 2008. [www.webcitation.org/61AEMcKc3 Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
• [www.temples.ru/names.php?ID=468 Церкви и часовни на территории России, освященные во имя святой Елены]. Проверено 28 ноября 2008. [www.webcitation.org/61AEO02lN Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
• Jan Willem Drijvers. [www.roman-emperors.org/helena.htm Helena Augusta] (англ.). Проверено 28 ноября 2008. [www.webcitation.org/61AEOpB3P Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].

Отрывок, характеризующий Елена Равноапостольная

– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.