Елизавета Кристина Ульрика Брауншвейг-Вольфенбюттельская

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Елизавета Кристина Ульрика Брауншвейг-Вольфенбюттельская
Elisabeth Christine Ulrike, Prinzessin von Braunschweig-Wolfenbüttel<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Принцесса Прусская Елизавета. Портрет кисти Иоганна Георга Цизениса. 1765</td></tr>

кронпринцесса Пруссии
1765 — 1769
 
Рождение: 9 ноября 1746(1746-11-09)
Вольфенбюттель
Смерть: 18 февраля 1840(1840-02-18) (93 года)
Штеттин
Место погребения: Штеттин
Род: Вельфы
Отец: Карл I Брауншвейг-Вольфенбюттельский
Мать: Филиппина Шарлотта Прусская
Супруг: Фридрих Вильгельм II
Дети: Фридерика

Елизавета Кристина Ульрика, принцесса Брауншвейг-Вольфенбюттельская (нем. Elisabeth Christine Ulrike, Prinzessin von Braunschweig-Wolfenbüttel; 9 ноября 1746, Вольфенбюттель — 18 февраля 1840, Штеттин) — первая супруга наследника прусского престола Фридриха Вильгельма II.



Биография

Елизавета Кристина — дочь герцога Карла I Брауншвейг-Вольфенбюттельского и Филиппины Шарлотты Прусской, младшей сестры Фридриха Великого. Король Фридрих велел выдать свою племянницу Елизавету Кристину за её кузена и своего племянника, будущего короля Пруссии Фридриха Вильгельма II. Фридрих Вильгельм был сыном Августа Вильгельма Прусского и Луизы Амалии Брауншвейг-Вольфенбюттельской. По задумке короля Фридриха Елизавета Кристина должна была навести порядок в личной жизни наследника престола и обеспечить наследников. Свадьба состоялась 14 июля 1765 года в Вольфенбюттеле.

Но планам короля Фридриха не было суждено воплотиться в жизнь. После рождения дочери ситуация в семье наследника стала накаляться. Фридрих Вильгельм по-прежнему увлекался французскими актрисами и танцовщицами, а его уверенная в себе красавица-жена не желала с этим мириться. Елизавета нашла утешение у молодых офицеров потсдамской гвардии. В 1769 году Елизавета забеременела, и, как указано в записках Фридриха Вильгельма фон Тулемейера, её попытка бегства из Пруссии вместе с возлюбленным, музыкантом Пьетро, не увенчалась успехом. Елизавета Кристина избавилась от беременности. Чтобы исключить претензии незаконного потомства на прусский престол, Фридрих Вильгельм потребовал от своих дядей разрешения на официальное расторжение брака, и оно вскоре состоялось. Брауншвейгский двор был вынужден согласиться. Спустя несколько дней после развода Елизавета уехала в Кюстрин. Фридрих Великий заставил своего племянника Фридриха Вильгельма жениться повторно уже спустя три месяца после развода. Музыкант Пьетро был схвачен и отправлен в Магдебург, где был казнён.

Елизавету Кристину как государственную преступницу сослали в Штеттинский замок, куда её сопровождало лишь несколько компаньонок. Со временем король Фридрих стал проявлять больше заботы к племяннице, а после его смерти в 1786 году Елизавета получила ещё большую личную свободу и в 1774 году заняла бывшее административное здание в Полице. В 1810 году Штеттин был оккупирован французами. «Лисбет из Штеттина» позволили построить скромный летний дворец Фридрихсгнаде («Милость Фридриха»). Со своими братьями и сёстрами ей так больше и не довелось увидеться. Фридрих Вильгельм IV был её единственным гостем.

Елизавета Кристина умерла в 1840 году. Ей было 93 года, и она пользовалась такой любовью горожан, что известие о её смерти сопровождал по городу колокольный звон. Она не пожелала быть похороненной у «стариков в Брауншвейге» и повелела построить собственный мавзолей в своём любимом парке. Когда парк перешёл в частную собственность, в ночь на 19 июля 1849 года её прах перезахоронили в дворцовой церкви в Штеттине. Некоторые источники указывают, что позднее было проведено ещё одно перезахоронение в Краковском соборе.

Семья

В браке с Фридрихом Вильгельмом II у Елизаветы Кристины родилась дочь Фридерика, которая попеременно воспитывалась то своей бабушкой по отцу Луизой Амалией Брауншвейг-Вольфенбюттельской, то Фридерикой Гессен-Дармштадтской, второй супругой своего отца. В 1791 году вышла замуж за герцога Йоркского Фредерика.

Напишите отзыв о статье "Елизавета Кристина Ульрика Брауншвейг-Вольфенбюттельская"

Литература

  • Ferdinand Spehr: Elisabeth Christine Ulrike. In: Allgemeine Deutsche Biographie (ADB). Band 6, Duncker & Humblot, Leipzig 1877, S. 37.

Отрывок, характеризующий Елизавета Кристина Ульрика Брауншвейг-Вольфенбюттельская

Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.