Елизавета Померанская

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Елизавета Померанская

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Надгробие Елизаветы Померанской в соборе Святого Вита</td></tr>

 

Елизаве́та Помера́нская (чеш. Alžběta Pomořanská; 1346/1347 — 15 апреля 1393, Градец-Кралове) — супруга императора Священной Римской империи Карла IV, королева Чехии, императрица Священной Римской империи.

Елизавета была дочерью померанского герцога Богуслава V и Елизаветы Польской (дочери польского короля Казимира III). 21 мая 1363 года она вышла замуж в Кракове за императора Карла IV.

На момент заключения брака невесте было 16 лет, а мужу — 47, всего лишь за год до этого Карл похоронил свою предыдущую супругу. Брак был заключён по политическим мотивам: Карлу было необходимо расколоть античешскую коалицию, созданную австрийским герцогом Рудольфом IV, в которой приняли участие чешский и венгерский короли. 18 июня 1363 года Елизавета была коронована в Праге как королева Чехии, а 1 ноября 1368 года папа Урбан V короновал её в Риме как императрицу Священной Римской империи.

У Карла и Елизаветы было шестеро детей:

Елизавета была очень сильной и энергичной женщиной, у неё сложились хорошие отношения с мужем, однако она не смогла оказать влияния на его политику: он предпочитал детей от прежних браков её детям.

Когда 29 ноября 1378 года Карл скончался, будучи в Праге, ему наследовал Венцель, сын от брака с Анной Швайдницкой. После этого Елизавета сосредоточилась на обеспечении судьбы своих собственных детей, в основном Сигизмунда, которому она оказала поддержку в получении короны Венгрии.

Она скончалась 14 февраля 1393 года в Градец-Кралове и была похоронена в пражском Соборе Святого Вита рядом с мужем. Елизавета пережила мужа на 15 лет.

Напишите отзыв о статье "Елизавета Померанская"



Примечания

Отрывок, характеризующий Елизавета Померанская


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом: