Елисеев, Алексей Борисович
Поделись знанием:
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
Алексе́й Бори́сович Елисе́ев (17 марта 1887, д. Лужа — 22 декабря 1942, Ленинград) — генерал-лейтенант береговой службы, командующий береговой обороны Дальнего Востока и береговой обороны Балтийского района.
Родился в деревне Лужа Передольской волости Лужского уезда Петербургской губернии в бедной крестьянской семье.
Содержание
Биография
- Закончил Лужское городское четырехклассное училище
- 1899 год — ученик слесаря на казенной судостроительной верфи Нового адмиралтейства (Галерный островок)
- Слесарь на заводе «Старый Лесснер»
- Слесарь на заводе «Новый Лесснер»
- 1905 год — принимал участие в забастовках, после чего до 1908 года состоял под гласным надзором полиции.
Служба в императорском флоте
- Осень 1908 года — призван на Балтийский флот.
- 1909 год — в Кронштадте окончил школу комендоров
- Март 1910 года — окончил учебно-артиллерийский класс школы строевых унтер-офицеров, выпущен артиллерийским унтер-офицером с назначением плутонговым командиром на крейсер «Россия». Кампанию 1910 года провел на крейсере в составе учебно-артиллерийского отряда.
- Крейсер вошел в состав бригады крейсеров Балтийского моря, где Елисеев попал под влияние большевистской пропаганды
- 1911 год — провел четыре месяца под арестом и следствием в шестом Губернском флигеле Кронштадтской тюрьмы за распространение нелегальной литературы в Балтийском порту, а также за участие в политическом кружке. Выпущен без взыскания, списан на берег и переведен в Петербург.
- Октябрь 1911 года — инструктор по артиллерии в Морском корпусе.
- Октябрь 1912 года — старший унтер-офицер, плутонговый командир на крейсере «Россия» (командовал 3-м и 4-м плутонгами).
- Осень 1912 года — март 1913 года — учебное заграничное плавание в Атлантику с заходом на о-в Мадейра, на Канарские, Виргинские и Антильские о-ва.
- Октябрь 1913 года — уволен в запас.
- Слесарь на картонажной фабрике Маркуса в Петербурге.
- 1 июля 1914 года — призван на Балтийский флот по мобилизации, назначен на линейный корабль «Слава».
- Списан на берег, назначен командиром 75-мм батареи № 32 на о-ве Шильдау в Моонзундском архипелаге.
- Августе 1914 года — командир плутонга 152-мм батареи № 33 на о-ве Вердер.
- Май 1916 года — командир 75-мм аэробатареи (зенитной батареи) № 33а с производством в артиллерийские кондукторы.
- Награждён за бои в Моонзунде Георгиевскими медалями и Георгиевскими крестами III и IV степени.
- Декабрь 1916 года — Произведен в мичманы.
Участие в революционных событиях
- Февраль 1917 года — избран председателем комитета батареи № 33а и членом Центрального комитета Моонзундских укрепленных позиций (г. Аренсбург, о-в Эзель).
- 17 октября 1917 года — под огнём немецких кораблей, подошедших к Вердеру, «вывел личный состав из боя и благополучно прибыл в Ревель, а затем в город Ораниенбаум».
- 25 октября 1917 года — по собственной инициативе составил отряд из матросов и солдат запасного пулемётного полка, с которым успел принять участие в штурме Зимнего дворца.
- Подавлял восстание кадетов в Пажеском корпусе, занимался охраной мостов и застав на въезде в город.
- Избран в Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт) представителем от морских команд, прибывших с Моонзундских позиций. Добился разрешения на демобилизацию этих команд
- Конец октября 1917 года — демобилизовался.
- Слесарь паровозных мастерских службы тяги Николаевской железной дороги.
- Председатель комитета паровозных мастерских.
- 1 февраля 1918 года — Кандидат в члены РКП(б).
- 1 мая 1918 года — Член РКП(б).
- Активно участвовал в подавлении стачек железнодорожников.
- Избран в члены Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов от паровозных мастерских
- Участвовал в разоружении боевых дружин левых эсеров, оборонявшихся в здании бывшего Пажеского корпуса в Петрограде.
- 30 июля 1918 года — на заседании Петроградского Совета после сообщения Г. Е. Зиновьева о падении Казани внес предложение о формировании добровольческих отрядов для отправки в армию на Волгу.
Участие в Гражданской войне
- Отправился в действующую армию под Казань, оставив в Петрограде молодую жену с четырехмесячным ребенком.
- Прибыл станцию Свияжск и принял участие в штурме г. Свияжска.
- Помощник начальника артиллерийского снабжения Восточного фронта. Разыскав в тупиках спрятанные вагоны с боеприпасами, снаряжением и обмундированием, спас от катастрофического положения войска 5-й армии.
- Откомандирован в Нижний Новгород, на вновь сформированную Волжскую военную флотилию в качестве флагманского артиллериста.
- Вернулся в Свияжск, где по личному распоряжению наркомвоенмора Л. Д. Троцкого занялся «приведением в порядок» отступавших частей Красной Армии. Во главе карательного отряда разоружал отступавшие части, расстреливая каждого десятого.
- Командир вооруженного парохода № 5 («Ваня») и Особого отряда моряков Волжской военной флотилии.
- 10 сентября 1918 года — во время штурма Казани прорвался с четырьмя вооруженными пароходами к пристани Казани, обстрелял город и высадил десант, захватив в плен две роты солдат, и штабные документы. Получил личную благодарность Л. Д. Троцкого и был награждён часами с секундомером в корпусе из вороненой стали.
- Участвовал во взятии г. Богородска.
- Во главе отряда вооруженных пароходов двигался вверх по Каме, захватывая прибрежные населенные пункты.
- Отличился при взятии г. Елабуги, под звуки «Интернационала» взяв хорошо укрепленный город за 20 минут, захватив 50 орудий и потопив два вооруженных парохода. Получил ранение в руку.
- За голову Елисеева назначена награда в 80 000 золотых рублей.
- 1 октября 1918 года — попал в засаду под Пьяным Бором, успел выпрыгнуть за борт тонущего парохода и, продержавшись 37 минут в холодной воде, был подобран подошедшим миноносцем.
- Совмещал обязанности флагарта и командира особого отряда и отряда кораблей с должностью командира плавбатареи «Атаман Разин».
- Командуя отрядом из трех миноносцев, освободил 426 пленных партийных и советских работников под г. Сарапул.
- 24 октября 1918 года — начальник отряда судов Волжской флотилии, действовавшего на р. Каме.
- Вел активные боевые действия, закончившиеся занятием Ижевского и Воткинского заводов.
- В середине ноября 1918 года привел корабли в Нижний Новгород для ремонта на Сормовском заводе. Назначен комиссаром штаба Волжской флотилии и ответственным за ремонт кораблей.
- Жестоко подавил восстание рабочих Сормовского завода.
- Март-август 1919 года — комиссар морской оперативной разведки и контрразведки.
- Ноябрь 1919 года — начальник отряда судов особого назначения в районе Астрахани.
- Зима 1919—1920 — комиссар Северного отряда судов Волжско-Каспийской флотилии. Участвовал в боях за Царицын.
- 8 мая 1920 года — начальник бригады крейсеров Волжско-Каспийской флотилии
- 17 мая 1920 года — Вышел в море, держа флаг на вспомогательном крейсере «Роза Люксембург» (бывший танкер, вооруженный 130-мм артиллерией), для участия в Энзелийской операции.
- 16 июня 1920 года — комиссар Волжско-Камского и Азербайджанского флота.
- 5 июля 1920 года — выехал на Южный фронт.
- Июль 1920 года — командир бригады бронепоездов Южного фронта.
Служба на Балтийском и Черноморском флотах
- Август 1920 года — комендант форта Красная Горка и помощник начальника артиллерии Кронштадтской крепости.
- Осень 1920 года — восстановил боеспособность форта после мятежа в июне 1919 года.
- Январе 1921 года — оставил морскую службу.
- Март 1921 года — командуя фортом Красная Горка, выступил против Кронштадтского мятежа.
- 15 марта 1921 года — вел артиллерийский обстрел фортов Кронштадта и мятежного линкора «Севастополь», повредив последний прямым попаданием 305-мм снаряда
- Награждён орденом Красного Знамени. Петроградский совет рабочих и крестьянских депутатов вручил ему серебряный портсигар с надписью «Честному воину от Петроградского СРКД». Командование Балтфлота наградило его серебряными часами с золотой цепочкой и надписью «Честному моряку за проявленную энергию от Комбалтфлотом».
- 23 марта 1921 года — По совместительству назначен помощником коменданта Кронштадтской крепости по военным делам.
- Апрель-июнь 1921 года — Занимался восстановлением и перевооружением форта Красная Горка.
- 16 июня 1921 года — Комендант и комиссар приморской крепости Кронштадт.
- За заслуги по восстановлению крепости объявлена благодарность в приказе по Петроградскому военному округу. Общее собрание командно-комиссарского состава избрало Елисеева Почетным красноармейцем Кронштадтской крепости и Петроградского укрепленного района.
- Зима 1921—1922 — Во главе отряда из состава кронштадтского гарнизона участвовал в подавлении Карельского восстания.
- 16 мая 1922 года — Командир 2-го Балтийского флотского экипажа.
- Март 1924 года — Начальник и комиссар учебного отряда Морских Сил Балтийского моря.
- Октябрь 1924 года — Комендант и комиссар приморской крепости Севастополь.
- Октябрь 1925 года — Начальник Береговой обороны Черного моря с оставлением в должности коменданта крепости Севастополь.
- Декабрь 1926 года — Откомандирован в Ленинград для учебы на Курсах усовершенствования высшего начальствующего состава при Военно-морской академии (КУВНАС).
- Ноябрь 1927 года — Командующий Береговой обороной Балтийского моря и комендант Кронштадтской крепости. В качестве коменданта занимался модернизацией вооружения фортов Тотлебен и Обручев и батареи Серая Лошадь, а также формированием и боевой подготовкой 5-го морского железнодорожного артиллерийского дивизиона.
Служба на Дальнем Востоке
- Март 1932 года — Командующий Береговой обороной Дальнего Востока. Занимался устройством и формированием артиллерийских батарей в районе Владивостока.
- Октябрь 1932 года — Предложил создать пулемётную оборону побережья и построить на наиболее десантоопасных участках побережья ДОТы и орудийные полукапониры.
- Май 1933 года — Комендант и комиссар Владивостокского укрепрайона. Фактически исполнял обязанности помощника командующего Морских Сил Дальнего Востока по вопросам береговой обороны.
- 1935 год — Присвоено персональное воинское звание комдив.
- 1936 — За заслуги в укреплении обороноспособности Дальнего Востока награждён орденом Красной Звезды.
- 1938 — Награждён медалью «XX лет РККА».
- Декабрь 1937 года — Снят с должности комиссара укрепрайона, сохранив за собой должность коменданта.
- Апрель 1938 года — арестован.
Советско-финская война и предвоенный период
- 28 октября 1939 года — Освобожден по ходатайству наркома РККФ Н. Г. Кузнецова.
- Октябрь 1939 года — Восстановлен в кадрах РККФ и назначен комендантом Северного укрепленного района Балтийского флота.
- 30 ноября 1939 года — батареи укрепрайона открыли огонь по финской территории.
- Июнь 1940 года — Генерал-майор береговой службы. Комендантом сектора береговой обороны военно-морской базы Ханко и временно исполняющий должность командира базы.
- Май 1941 года — комендант Береговой обороны Прибалтийской военно-морской базы.
Великая Отечественная война
С начала войны возглавлял силы, задействованные в обороне Рижского залива и Моонзунда.
|
Командир береговой обороны Балтийского района, он же комендант всех островов, или, как мы его величали в телеграммах, «К-р БОБР», генерал-майор А.Б. Елисеев — старый балтийский матрос-большевик вместе с бригадным комиссаром Г.Ф. Зайцевым вложили много энергии, чтобы подготовить достойный отпор врагу. Их труд не пропал даром — каждый остров превратился в могучую крепость. Большую помощь оказывал им начальник политотдела полковой комиссар Л. Е. Концов ([www.victory.mil.ru/lib/books/memo/panteleev_ua/10.html Пантелеев Ю. А. Полвека на флоте]). | 
|
- 29 июня 1941 года — комендант вновь созданной Береговой обороны Балтийского района (БОБР) со штабом в г. Аренсбург (Куресааре), которая объединила оборону всех Моонзундских островов с задачей не допустить высадки морских десантов с западного направления и германского судоходства в Рижском заливе.
- 8 августа — 4 сентября 1941 года участвовал в организации налетов авиации Балтфлота на Берлин с аэродромов, расположенных на о-ве Эзель.
- 16 сентября 1941 года — Генерал-лейтенант береговой службы. Второй орден Красного Знамени.
- 3 октября 1941 года — С частью штаба отошел на о. Даго.
- 20 октября 1941 года — Эвакуирован с острова на специальном самолёте, присланном из Кронштадта.
- 21 октября 1941 года — Помощник командующего Балтийским флотом по береговой обороне и комендант Кронштадтской военно-морской базы.
- 31 октября 1941 года — Комендант военно-морской крепости Кронштадт.
- 4 апреля 1942 года — Начальник Научно-испытательного морского артиллерийского полигона (НИМАП).
- Декабрь 1942 года — Снят с должности.
Оставшись в разгар войны без назначения и опасаясь повторного ареста, Елисеев впал в глубокую депрессию и 22 декабря 1942 года покончил с собой, застрелившись из табельного оружия.
|
|
Генерал был настолько подавлен бесперспективностью борьбы, что военком островов Г. Зайцев радировал в Военный совет флота, предложив отозвать коменданта. За Елисеевым был прислан на Даго самолет. При гибели корабля командир покидает его последним. Это требование Корабельного устава прошло неизменным сквозь века. Дореволюционное русское офицерство твердо придерживалось его. Не только корабельное, но и сухопутное. Несомненно был бы обречен на презрение начальник осажденного гарнизона, покинувший своих подчиненных. |
|
Напишите отзыв о статье "Елисеев, Алексей Борисович"
Литература
- Лурье В. М. [books.google.com/books?id=XTshAQAAIAAJ Адмиралы и генералы Военно-Морского флота СССР в период Великой Отечественной и советско-японской войн (1941—1945)]. — СПб.: Русско-балтийский информационный центр БЛИЦ, 2001. — С. 77. — 280 с. — 2000 экз. — ISBN 5-86789-102-X.
- Мильбах В. С. Политические репрессии командно-начальствующего состава, 1937—1938 гг. Тихоокеанский флот. — СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2013. — 300 с. — ISBN 978-5-288-04880-7.
Ссылки
- [fortress.wl.dvgu.ru/img/eliseev1.jpg Фото]
- [eps.dvo.ru/g_journals/rap/2004/2/txt/rap-105-124.txt Страницы биографии]
- [eps.dvo.ru/rap/2004/2/pdf/rap-105-124.pdf Статья на сервере ДВО РАН]
- [rkka.ru/handbook/personal/repress/komdiv.htm Репрессии в Красной Армии]
Отрывок, характеризующий Елисеев, Алексей Борисович
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в 1887 году
- Родившиеся 17 марта
- Умершие в 1942 году
- Умершие 22 декабря
- Репрессированные военачальники
- Участники Гражданской войны в России
- Царские офицеры на службе в РККА
- Военачальники Великой Отечественной войны
- Кавалеры ордена Красного Знамени
- Кавалеры ордена Красной Звезды
- Участники Первой мировой войны
- Участники советско-финской войны (1939—1940)
- Застрелившиеся в СССР
- Генерал-лейтенанты (СССР)
