Елисеев, Михаил Анатольевич
Поделись знанием:
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
| Михаил Елисеев | |
| Имя при рождении: |
Елисеев, Михаил Анатольевич |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Профессия: |
актёр, театральный режиссёр |
| Карьера: |
1991 — по наст. время |
| Награды: |
IX Межрегиональный театральный фестиваль «Рождественский парад» — диплом в номинации «За лучшее стилевое решение спектакля» за постановку шекспировской трагедии «Макбет» в Санкт-Петербургском театре «Приют комедианта». |
Михаил Анатольевич Елисеев (24 февраля 1970 года, Ленинград, СССР) — российский актёр и театральный режиссёр.
Биография
Родился 24 февраля 1970 года в Ленинграде. После службы в армии поступил в СПбГАТИ на актёрский факультет в класс В. М. Фильштинского, однако через неделю после поступления ушёл с курса. Некоторое время играл в спектакле Романа Виктюка «Фердинандо» в петербургском Молодёжном театре, работал в государственном театре «Да-нет»[1]. Вернулся в Академию в 1998 году, куда поступил уже на отделение режиссуры драматического театра к профессору В.С. Голикову.
Окончил обучение дипломным спектаклем «Макбет» по У. Шекспиру в театре «Приют комедианта». В 2003 году поставил спектакль «Старомодная комедия» в Карельском Национальном театре. В мае 2005 года выпустил «Флорентийскую трагедию» О. Уайльда — независимый проект на сцене театра им. Ленсовета в Санкт-Петербурге.
Признание и награды
- IX Межрегиональный театральный фестиваль «Рождественский парад» — диплом в номинации «За лучшее стилевое решение спектакля» за постановку шекспировской трагедии «Макбет» в Санкт-Петербургском театре «Приют комедианта».
Фильмография
- 2004 — Господа офицеры — Борис Юрченков, подполковник
- 2005 — Своя чужая жизнь — Пётр Версилов
- 2005 — Не хлебом единым — Лопаткин
- 2006 — Столыпин… Невыученные уроки — Николай II
- 2006 — Боец. Рождение легенды — Пеклов, помощник «Акеллы»
- 2007 — Заговор — Белецкий С. П.
- 2007 — План Б — Олег Громов
- 2008 — Гаишники — «Инок»
- 2008 — Чёрное платье — Филипп
- 2010 — Смерть Вазир-Мухтара. Любовь и жизнь Грибоедова — Грибоедов, Александр Сергеевич
- 2010 — Сонька. Продолжение легенды
- 2011 — Беглец — Марецкий
- 2011 — Служу отечеству — Апраксин
- 2011 — Маяковский. Два дня — Краснощёков
- 2011 — Провинциал
- 2011 — Наружное наблюдение — Андрей Валерьевич Бажуков (3-я серия)
- 2011 — Казак
- 2011 — Шаман
- 2012 — Икорный барон — Сергеев (серия «Просто бизнес»)
- 2012 — Моими глазами
- 2012 — Всё началось в Харбине — эпизод
- 2012 — Шеф — Бегунов (серии «Друзья», «Рапорт», «Кто-то должен умереть», «Побег», «Враги»)
- 2012 — Время Синдбада — Клеменс (серии «Пражские сны» и «Баварская охота»)
- 2013 — Морские дьяволы. Смерч — Игорь Борисов, подполковник
- 2013 — Разведчицы — Микулин
- 2013 — Выжить после — Глотов
- 2013 — Задания особой важности: Операция «Тайфун» — Кунц
- 2013 — Двое с пистолетами
- 2014 — Григорий Р. — Владимир Николаевич Воейков
- 2015 — Ленинград 46 — Григорий
- 2015 — Молодая гвардия — инженер Гопф
Напишите отзыв о статье "Елисеев, Михаил Анатольевич"
Примечания
- ↑ [www.paradisegroup.ru/rolan_magazine/?issue=2005119%20%2854%29&article=940250 Михаил Елисеев: «Быть не таким, как все»]
Ссылки
- [www.ruskino.ru/art/3882 Михаил Елисеев] Рускино.ру
- [www.paradisegroup.ru/rolan_magazine/?issue=2005119%20%2854%29&article=940250 Михаил Елисеев: Быть не таким, как все] Журнал «Ролан»
|
Это заготовка статьи об актёре или актрисе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Елисеев, Михаил Анатольевич
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
