Емелин, Всеволод Олегович
Поделись знанием:
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.
Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
(перенаправлено с «Емелин, Всеволод»)
| Всеволод Емелин | |
 | |
| Род деятельности: |
поэт, реставратор, актёр[1] |
|---|---|
| Премии: |
Григорьевская поэтическая премия (2010, 1 место) |
Всеволод Олегович Емелин (род. 1959, Москва) — русский поэт. Лауреат Григорьевской поэтической премии (2010, 1 место).
Биография
По окончании средней школы поступил в Московский институт геодезии, аэрофотосъемки и картографии.
Завершив учёбу, четыре сезона работал на севере Тюменской области — Нефтеюганск, Нижневартовск, Харп. Вернувшись, несколько лет работал экскурсоводом по Москве. После 1991 года работал подсобником на стройках, сторожем в церкви.
Был близок к кружку, группировавшемуся вокруг Александра Меня. По его словам,
|
…там сидела типа элитарная интеллигенция, разговаривали о высокодуховном, а меня посылали клеить листочки с требованиями свободы совести. Увлечение подобными идеями продолжалось у меня где-то года до 1996-го — записывался в Народный фронт, защищал Белый дом… Потом все эти кружки групповой психотерапии климакса надоели[2]. | 
|
Начиная с конца 1970-х пишет стихи. Пытался опубликоваться во всех имеющихся бумажных и сетевых изданиях, но безуспешно.
Первая публикация — в «Независимой газете» в разделе «Кулиса и сцена». Далее — публикации в сетевом издании «Топос»[3] (по инициативе Мирослава Немирова, по инициативе Немирова же вышла первая книга Емелина[4]).
С 2002 по 2005 участвовал в организованном Мирославом Немировым Товариществе мастеров искусств «Осумасшедшевшие безумцы» (ОсумБез) вместе с поэтами Владимиром Богомяковым, Юдиком Шерманом, Юлией Беломлинской, Андреем Родионовым, Евгением Лесиным, Александром Курбатовым, Германом Лукомниковым и др. Осенью 2005 вышел из Товарищества.
На жизнь зарабатывает работой плотником в церкви Успения Пресвятой Богородицы на Успенском вражке, а также публикуя еженедельные фельетоны в пермской интернет-газете [wwww.saltt.ru/ «Соль»].
14 декабря 2010 года В. Емелину присуждена Григорьевская поэтическая премия.[5]
Снялся в роли Лесника, отца Золушки в фильме «Смуthи в портрете ин100грамма»[1].
Имеет взрослого сына.
Поэтика
Емелин — мастер приёма двойной самоотрицающей иронии[6][7]: он говорит «неполиткорректные» вещи[7], издевается над важными современными мифами и т. п., но делает это в «ироническом» формате[7], как бы отменяющем серьёзность сказанного[8]:
Вчера Владимир Путин согласился с предложением участников Всероссийского литературного собрания создать объединительное Литературное общество…
…поэт Всеволод Емелин на секции прозы предложил выбрать «мужчину представительной внешности или женщину приятной наружности»:
— И пусть она подойдет к Путину и скажет прямо и честно: «Мы, писатели, хотим денег! А вы прямо скажите, что от нас требуется! Можем написать поэму об Олимпиаде, а если надо — про дружбу народов…»
Обычный приём «иронизации» — насыщение текста аллюзиями и легко узнаваемыми цитатами (в основном из текстов, составляющих «багаж» среднего постсоветского интеллигента: стихи поэтов Серебряного века, произведения Ильфа и Петрова, Венедикта Ерофеева и проч.). Также Емелин использует медийные штампы, образы и мифы массового сознания. Обычный жанр емелинского стихотворения — псевдоотклик на медийную новость.
Емелин, по мнению критика Евгении Вежлян, «тонкий стилизатор и знаток поэзии, <который> играет роль простого рабочего, пишущего понятные народу стихи». Однако главное не в том, что он пишет пародии на размер «высокой» советской поэзии, а в том, что исследует власть: «Что бы ни делал его герой, на самом деле он адресуется власти, борется с ней, добивается её благосклонности, проклинает её»[9].
Библиография
- Песни аутсайдера. — СПб.: Красный Матрос, 2002. — ISBN 5-7187-0427-9.
- Стихотворения. — М.: Ультра. Культура, 2003. — 249 с. — ISBN 5-98042-030-4.
- Жалобная книга: стихотворения. — Екатеринбург: Ультра. Культура, 2005. — 249 с. — ISBN 5-9681-0061-3.
- Роптания. — М.: Ракета, 2005.
- Спам. — М.: Ракета, 2007. — 140 с. — ISBN 5-903064-13-2.
- Челобитные. — М.: ОГИ, 2009. — 182 с. — ISBN 978-5-94282-544-7.
- Götterdämmerung: стихи и баллады. — М.: ООО «Ад Маргинем Пресс», 2010. — 608 с. — ISBN 978-5-91103-068-1.
- История с географией. — М.: АСТ; Астрель; Полиграфиздат, 2011. — 191 с. — ISBN 978-5-17-074107-6, 978-5-271-35489-2, 978-5-4215-2418-2.
- Пейзаж после битвы. — М.: Эксмо, 2011. — 256 с., 2 000 экз. — (Поэзия XXI.) — ISBN 978-5-699-52626-0.
- Песни Сольвейг: стихотворения, написанные для «Соли». — Пермь: ИД Соль, 2011. — 115 с. — Тир. 500 экз. — ISBN 978-5-905265-03-7.
- Болотные песни. — М.: Фаланстер, 2012. — 96 с. — 700 экз. — ISBN 978-5-87987-071-8
- Политшансон: стихи. — М.: Фаланстер, Ил-music, 2014. — 160 с. — ISBN 978-99970-0112-2
Напишите отзыв о статье "Емелин, Всеволод Олегович"
Литература
- А. Саломатин. «Я хочу быть любим, но не вами…». Всеволод Емелин // Вопросы литературы, 2010, № 6. — С. 74—90.
Примечания
- ↑ 1 2 [www.kinopoisk.ru/name/4150023/ Всеволод Емелин]. www.kinopoisk.ru. Проверено 3 декабря 2015.
- ↑ Нерсесов, Юрий. [www.kamsha.ru/journal/zmei/emel.html Всеволод Емелин: «Мои герои всегда будут несчастны…»] Интервью. Официальный сайт Веры Камши. — «Людям, о которых я пишу и которых сейчас в больших городах процентов 10–15… всё равно ничего не светит.» Проверено 11 августа 2014. [archive.is/hQAGx Архивировано из первоисточника 11 августа 2014].
- ↑ Емелин, Всеволод. [www.topos.ru/article/248 История с географией]. Топос (2 апреля 2002). Проверено 19 сентября 2015. [archive.is/hlsuZ Архивировано из первоисточника 19 сентября 2015].
- ↑ Пирогов, Лев. [www.ng.ru/ng_exlibris/2003-01-16/6_emelin.html Певец раздавленной гадины]. Независимая газета (16 января 2003). Проверено 19 сентября 2015. [archive.is/fTob3 Архивировано из первоисточника 30 августа 2014].
- ↑ [genagrigoriev.ru/award/news/spisok2010/ Лауреаты Григорьевской поэтической премии 2010]
- ↑ Пирогов, Лев. [www.ng.ru/ng_exlibris/2002-04-18/4_katull.html Катулл в Японии]. Независимая газета (18 апреля 2002). — «Прием внешне иронически отстраненного, но, по существу, прямого публицистического высказывания роднит поэзию Всеволода Емелина с титанами постинтеллектуального направления…» Проверено 19 сентября 2015. [archive.is/SHXfQ Архивировано из первоисточника 19 сентября 2015].
- ↑ 1 2 3 [www.business-class.su/news/2014/12/13/47444 Что почитать и что посмотреть: рекомендации «bc» на выходные]. Business Class (13 декабря 2014). — «Фирменная «двойная самоотрицающая ирония» (Емелин высказывается ернически и неполиткорректно, но делает это в ироническом ключе) – это поэтическая ядерная бомба.» Проверено 19 сентября 2015. [archive.is/XCbG6 Архивировано из первоисточника 19 сентября 2015].
- ↑ [www.kommersant.ru/doc/2349539 А. Колесников. Владимир Путин встретился со всем богатством русской литературы и согласился помочь материально. Газета «Коммерсантъ», 22.11.2013]
- ↑ Вежлян, Евгения. [www.chaskor.ru/article/seva_i_seva_10767 Сева и Сева] Нужно ли возвращать поэзию народу? Сева Емелин считает, что да. Частный Корреспондент (29 сентября 2009). — «Емелин буквально зациклен на одной-единственной теме: исследовании власти. Что бы ни делал его герой, на самом деле он адресуется власти, борется с ней, добивается её благосклонности, проклинает её.» Проверено 11 августа 2014. [archive.is/my9VP Архивировано из первоисточника 11 августа 2014].
Ссылки
-
— сетевой дневник Всеволода Емелина - [www.facebook.com/snarkf Профиль] Емелина в Фейсбуке
- [www.stihi.ru/poems/2000/10/15-127.html Всеволод Емелин. Песни аутсайдера и другие стихотворения]
- [nbp-info.com/nbart/emelin/ Всеволод Емелин. Стихотворения. — М.: Ультра. Культура, 2003]
- [www.g-dom.ru/stream.php Статьи Всеволода Емелина в «Глупом Доме»]
- [www.ng.ru/ng_exlibris/2003-01-16/6_emelin.html Лев Пирогов. Певец раздавленной гадины]
- [archive.is/erTaa Статья Мирослава Немирова о Всеволоде Емелине в разделе Русского Журнала «Все о поэзии»]
- [www.nanevskom.ru/page/43/product/439/ Не хочу, как Рембо, а получается]
- [os.colta.ru/news/details/15192/ Всеволод Емелин — победитель опроса «Главные книги 2009 года»]
- [ruvr.ru/main.php?lng=rus&q=41096&cid=297&p=28.08.2007 «Сетература»-графомания или новый литературный жанр? Всеволод Емелин в программе «Сетевой дозор»]
- [gazetauzao.ru/pdf2/2009/SR_05_7.pdf Всеволод Емелин: «Полвека для поэта много…» (интервью)]
- [www.youtube.com/watch?v=iIcouPtOUag Всеволод Емелин читает «Пусть сильнее грянет кризис!»]
- А. Голубкова. [www.litkarta.ru/dossier/v-uglu-emelin/ В своем углу: Субъективные заметки о книгах и об их авторах: Всеволод Емелин] // Мегалит (перепечатано litkarta.ru)
Отрывок, характеризующий Емелин, Всеволод Олегович
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.
Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
