Емельянов, Александр Сергеевич

Александр Сергеевич Емельянов

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Александр Сергеевич Емельянов (30 октября 1932, Харьков — 10 мая 2014) — советский учёный, доктор экономических наук, профессор, член-корреспондент НАНУ (Отделение экономики, экономика и организация строительства, 12.1979), член УСДП (с 1998); Союз независимых предпринимателей Украины, председатель (с 11.1992).

Биография

Родился 30 октября 1932 года в семье военнослужащего (город Харьков); русский; женат, имеет ребёнка.

Образование

• Харьковский инженерно-экономический институт (1955), инженер-экономист;
• кандидатская диссертация «Эффективность интенсификации производства (в условиях гидродобычи угля)» (Харьковский инженерно-экономический институт, 1962);
• докторская диссертация «Проблемы анализа и экономического проектирования производства (на примере угольной промышленности Донбасса)».

Член КПСС 1964-91; депутат районного и городского Советов.

Этапы биографии

Народный депутат Украины 1 созыва с 03.1990 (2-й тур), Сосновский выб. окр. № 417, Черкасская область. Член Комиссии по вопросам экономической реформы и управления народным хозяйством.

• С 1955 — работа в угольной промышленности, Пермская область; сотрудник Угольного НИИ РСФСР.
• С 1959 — преподаватель, аспирант Харьковского инженерно-экономического института.
• С 1960 — главный специалист Института горного дела, город Донецк.
• С 1962 — начальник отдела по вопросам управления и математических методов Укрсовнархоза.
• 1965—1971 — директор Украинского филиала НИИ планирования и нормативов при Госплане СССР, город Киев.
• 1971—1987 — директор Экономического НИИ Госплана УССР; член коллегии Госплана УССР.
• С 1987 — директор НИИ экономики и организации материально-технического снабжения при Госснабе СССР, член коллегии Госснаба, город Москва.
• 1989—1990 — заместитель председателя Госплана УССР.
• С 1991 — первый заместитель председателя Госэкономсовета при Кабинете Министров Украины.
• 02.-11.1992 — Государственный советник Украины по вопросам экономической политики, председатель Коллегии по вопросам экономики Государственной думы Украины.
• 08.1992-11.1992 — член Координационного совета по вопросам экономической реформы в Украине.
• 11.1992-06.1993 — советник Президента Украины по вопросам науки, председатель Комиссии Президента по вопросам науки;
• с 06.1993 — внештатный советник Президента Украины по вопросам предпринимательства.
• С 1998 — советник Института украинско-российских отношений при Совете национальной безопасности и обороны Украины.

В 1990—1992 гг. возглавлял разработку программ, связанных с переходом к рыночной экономике, в частности «Основ национальной экономической политики» (принят Верховной Радой Украины, 1992).

Награды и достижения

• Орден «Знак Почета» (1971);
• Орден Трудового Красного Знамени (1982);
• шесть медалей;
• Почетная грамота Президиума ВС УССР;
• Орден «За заслуги» ІІІ степени (08.1997).

Научные труды

Автор более 240 научных работ, 20 книг.

Автор системы эконометрических моделей «Украина».

Ссылки

• [ndei.me.gov.ua/index.php?option=com_content&task=view&id=77&Itemid=83 Емельянов]
• [www.nas.gov.ua/text/pdfNews/140512_Jemeljanov.pdf 10 мая 2014 года ушел из жизни член-корреспондент НАН Украины Емельянов Александр Сергеевич / Іменка] НАН Украины
• [static.rada.gov.ua/zakon/new/NEWSAIT/DEPUTAT1/417.htm Емельянов Александр Сергеевич.] [static.rada.gov.ua/zakon/new/NEWSAIT/DEPUTAT1/417.htm / Іменка Верховной Рады Украины]

Отрывок, характеризующий Емельянов, Александр Сергеевич

Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.