Огоновский, Емельян Михайлович

Емельян Михайлович Огоновский
Омелян Михайлович Огоновський
Дата рождения:	3 августа 1833(1833-08-03)
Место рождения:	с. Григоров Стрыйского округа, Галиция, Австрийская империя Австрийская империя ныне Рогатинский район Ивано-Франковская область
Дата смерти:	28 октября 1894(1894-10-28) (61 год)
Место смерти:	Лемберг, Австро-Венгрия Австро-Венгрия
Гражданство:	Австрийская империя Австрийская империя→ Австро-Венгрия Австро-Венгрия
Род деятельности:	писатель, филолог
Годы творчества:	1874—1894
Направление:	реализм
Жанр:	повесть, роман, новелла

Емельян (Омельян) Огоновский (3 августа 1833, с. Григоров Стрыйского округа, ныне Рогатинский район Ивано-Франковской области — 28 октября 1894, Львов) — писатель, общественный деятель, учёный-филолог, член-корреспондент краковской польской академии знаний (с 1881).

Биография

Брат Александра Михайловича Огоновского, юриста и общественного деятеля. Окончил Львовский (1865) и Виленский (1870) университеты. Преподавал во Львовской гимназии. После Я. Головацкого занял место на кафедре русского языка и литературы во Львовском университете.

Первые литературные опыты Огоновского, например стихотворная повесть «Крест» (в «Зоре Галицкой» 1860 г.), написаны на тяжелой и деланной «русской мове», но затем язык Огоновского все более и более приближался к украинской речи, что согласовалось с его общим народническим украинофильским направлением. Огоновский высоко ценил народное слово и заботился о народном просвещении; деятельно участвовал в просветительском обществе «Просвита», в издании книг для школ и для народного чтения.

В Галиции Огоновский был известен как драматический писатель (две исторические драмы: «Федько Острожский» — не напечатана и «Гальшка Острожска» — в «Зоре» 1887 г. и отдельно). Как профессор «русской мовы», Огоновский немало содействовал ознакомлению галицко-русской интеллигенции со старыми и новыми произведениями украинской литературы; развивал в студентах наклонность к научному изучению фонетики и лексики украинского языка.

Научная деятельность

В издании Польской академии знаний «Rozprawy Wydziału Filologicznego» в 1877 г. Огоновский опубликовал статью «O przyimkach w jezykach staroslovenskim, ruskim i polskim», в «Archiv fur zlav. Philol.», 1880 г. — «Einige Bemerkungen uber die Sprache der altpolnischen Sophienbibel».

В работе «Studien auf dem Gebiete der ruthenischen Sprache» (1880) он проводит мысль о самостоятельности украинского языка и говорит об украинских наречиях:

• галицкое с 3 поднаречиями,
• южнорусское с 4 поднаречиями,
• белорусское.

Затем идет исследование фонетики и словообразования, причем автор пользуется данными письменных и устно-народных памятников. Потебня признавал эту книгу весьма полезной; Франко считает её одним из лучших приобретений украинской филологической литературы.

В X томе «Rozpraw» (1888) Огоновский напечатал, в дополнение к «Studien», статью «O wazniejszych wlasciwosciach jezyka ruskiego», где говорит о гласном «i» и следах носовых звуков.

К числу филологических трудов Огоновского принадлежит также комментированное издание «Слова о полку Игореве» (1875), в котором Огоновский описывает русскую литературу и просвещение в XII веке и рассказ летописцев о походе Игоря Святославича, излагает содержание «Слова» и исторические сведения, дает характеристику Игоря Святославича. Огоновский считал, что автором «Слова» был галичанин; «Слово», очевидно, пелось, но правильный ритм ощущается только в некоторых местах. Перевод «Слова», как и введение, отражает местный галицкий говор.

Самый обширный труд Огоновского — «История литературы русской» — печатался по частям в «Зоре» с 1886 г., издавался затем отдельно, но из-за смерти автора остался незаконченным. Огоновский говорит о старой русско-украинской литературе (до Котляревского), подробно излагает биографии и содержание сочинений новых украинских и галицко-русских писателей; в 4-й, незаконченной части начат ряд статей о малорусских этнографах. В научном отношении это сочинение имеет значительные недостатки: старая литература изложена слишком кратко, со многими пропусками и недочетами, новая — местами слишком подробно, с пересказом и таких произведений, которые не заслуживают внимания; но, как сборник статей о новых украинских писателях, труд Огоновского представляется весьма полезным и дает много библиографических указаний. Для знакомства с собственно галицко-русской литературой «История» Огоновского — незаменимое пособие. Через все сочинение ярко проведена украинофильская точка зрения.

В (1881) он издает «Хрестоматию старорусскую», с грамматическими комментариями и словарем. Учебник Огоновского «Граматика руского языка для школъ середнихъ» 1889 года, Львов, заменил собой устаревший учебник Михаила Осадцы.

В «Вестнике Европы» 1890 г. (сентябрь) А. Н. Пыпин, в статье: «Особая история русской литературы», подверг строгому разбору том «Истории», преимущественно с принципиальной, идейной стороны. Ответ Огоновского: «Моему критикови» издан был во Львове в 1890 г., другой ответ, Уманца, напечатан в 21 № «Зори» 1890 г. В 1893 г. Огоновский издал во Львове полный «Кобзарь», с вступительной статьёй о жизни Т. Шевченко и с комментариями к его стихотворениям. Драгоманов, лично враждебный Огоновскому, признал это издание за «великий поступ». В «Правде» 1872, 1873 и 1879 годов Огоновский напечатал ряд критико-эстетических статей о стихотворениях Шевченко, не вошедших в комментированное им издание «Кобзаря».

Литература

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

• «Киевская Старина» (1894, XII, 475—479)
• V том «Записок Товарищества имени Т. Шевченка» (1895, 1 — 34).
• Żiteckij P. Ueber das altrussische Lied von Igors Heereszug. — Arch. f. sl. Phil., 1877, Bd 2, S. 642—660;
• Барсов Е. В., I, с. 28, 209, 210;
• Владимиров П. В. Литература «Слова о полку Игореве» со времени его открытия (1795) по 1894 г. — Унив. изв., Киев, 1894, № 4, с. 110—112;
• Владимиров П. В. Древняя русская литература Киевского периода XI—XIII веков. Киев: Унив. тип., 1901, с. 292;
• Жданов И. Н. — Соч. Спб., 1904, т. 1, с. 394—396;
• Гудзий Н. К. Важнейшие этапы в изучении «Слова о полку Игореве»: К 750-летию со времени его написания. — Книж. новости, 1938, № 11, с. 17;
• Головенченко Ф. М., 1955, с. по указ. имен; 1963, с. по указ. имен.

Отрывок, характеризующий Огоновский, Емельян Михайлович

– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.