Емь
Ямь, емь (фин. jäämit) — название, которым новгородцы называли в средние века некоторые, очевидно проживавшие в Фенноскандии, народности. В соответствии с наиболее устоявшимся толкованием ямь была наиболее близка к жителям Хяме (фин. Häme) и вообще к западным прибалтийско-финским племенам, составившим финский народ Финляндии[1]. По другой теории ямь была карельским племенем с северного побережья Ладоги[2]. В разных упоминаниях название может указывать на разные народности, а не означать единую географическую или этническую цельность. В хрониках говорится о войнах, которые новгородцы и карелы, конкретнее, жители района Корелы (Приозерск), вели против ями в XII веке. Источники также упоминают об ответных набегах ями на Приладожье.
Русское название ямь может соответствовать финскому названию Хяме. Это остается не до конца выясненным, поскольку средневековые источники использовали названия отдалённых племён непоследовательно, зачастую вводящим в заблуждение образом. К востоку от Онежского озера по течению реки Емца (фин. Jemtsajoki) находился в средние века погост Емь, и в принципе не исключено, что некоторые военные походы против ями были направлены туда. Некоторые детали описанных военных походов всё-таки указывают на то, что ямь проживала западнее.
Также ямь упоминает Повесть временных лет в 1042 году, когда новгородский князь Владимир, сын Ярослава Мудрого совершил поход против ями. Если это действительно указывает на территорию нынешней Финляндии, а не на ямь с реки Емца, то речь идёт о самом первом письменном упоминании, касающемся истории Финляндии. Повесть временных лет не упоминает прямо об участии новгородцев в походе новгородского князя, но в более ранней Первой новгородской летописи можно найти подтверждение этого. Также Повесть временных лет сообщает о том, что ямь платила дань Руси.
В дальнейшем ямь упоминается в 1123, 1142, 1143, 1149, 1186, 1191, 1227 (или 1126), 1228, 1240, 1256, 1292, 1311 годах[3].
В 1142 году ямь нападает на земли Новгорода и проигрывает сражение у Ладоги, потеряв 400 человек. Ямь организует новое нападение в 1149 году, по русским источникам из 1000 человек. Пятьсот новгородцев совместно с водью отправляются в погоню за ними и побеждают.
Существует версия о том, что емь пришла в центральные районы Финляндии не сразу, а первоначально расселялась между Ладожским озером и Северной Двиной (авторы гипотезы — Шенгрен, Барсов)[4]. А. Г. Едовин относил емь, жившую в бассейне Двины, не к прибалтийским финнам, а к севернофинской группе финно-угорских народов[5]. В первой половине XX века велись дискуссии об автохтонном населении Карельского перешейка, в которых высказывались версии, что Карельский перешеек и Ингерманландия были местом первоначального расселения еми, откуда она была вытеснена корелой.
Отчасти в пользу версии о более широком распространении еми в древности может служить факт проживания в начале 2-го тысячелетия н. э. небольшого племени ямь в западной Ингрии, на землях которого была основана крепость Ям.
Возможно, фамилии Емец, Емцов и т. п. происходят от еми.
См. также
- Хяме
- Хямеэнлинна
- Кингисепп (бывший Ямбург)
Напишите отзыв о статье "Емь"
Примечания
- ↑ Gabriel Rein: Föreläsningar öfver Finlands historia, 1870, s.101, Martti Linna: Suomen alueellinen pyhimyskultti ja vanhemmat aluejaot, Vesilahti 1346—1996, 1996, s.154-155, Sama: Suomen vanhemmista aluejaoista, Muinaistutkija 4/1996
- ↑ Uino, Pirjo: Ancient Karelia. Archaeological Studies. Helsinki 1997
- ↑ Suomen varhaiskeskiajan lähteitä, toim. Martti Linna, 1989, The Chronicle of Novgorod 1016—1471, trans. Robert Michell and Nevill Forbes, 1914, reprinted 1970
- ↑ [encyclopediya.ru/big/039/39208_brockhaus-efron.htm Емь. ЭСБЭ]
- ↑ Едовин А. Г. Заволочье в средневековой русской истории X—XIII вв. Диссертация на соискание степени кандидата исторических наук.— Архангельск, 2001.— Л.105.
| ||||||||||||||||||||||||||||||
|
Это заготовка статьи о народах мира. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Емь
С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
