Ендогуров, Иван Иванович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ендогуров Иван Иванович»)
Перейти к: навигация, поиск
Иван Иванович Ендогуров

Портрет И. И. Ендогурова. Конец XIX в.
А.Соколов
Дата рождения:

23 октября 1861(1861-10-23)

Место рождения:

Кронштадт

Дата смерти:

17 мая 1898(1898-05-17) (36 лет)

Место смерти:

Капри

Гражданство:

Российская империя Российская империя

Жанр:

пейзаж, марина

Учёба:

юридический факультет Петербургского университета,
вольнослушатель Императорской Академии художеств

Стиль:

реализм

Влияние:

Волков Е.Е.

Работы на Викискладе

Иван Иванович Ендогуров (23 октября 1861, Кронштадт — 17 мая 1898, о. Капри) — крупный русский живописец, график, акварелист, член Товарищества передвижных художественных выставок. Принадлежал к числу блестящих художников ХIX века, главным творческим направлением которых был лирический пейзаж. Картины художника представлены в Государственном Русском музее (Санкт-Петербург), Государственной Третьяковской галерее (Москва), во многих региональных музеях и галереях России, странах ближнего и дальнего зарубежья, а также частных собраниях. Старший брат акварелиста С. И. Ендогурова (1864—1894).





Биография и творчество

Иван Иванович Ендогуров родился в семье морского офицера, контр-адмирала Российского Императорского флота, Ивана Андреевича Ендогурова (1812—1871) и Марии Фёдоровны Андреевой (урождённой Юрьевой, дочери адмирала Ф. А. Юрьева). Когда будущему художнику не исполнилось ещё и 10 лет, ушёл из жизни его отец и заботы о семье легли на плечи матери. Живописью стал заниматься ещё в гимназии с 1870-х под руководством ставшего уже известным пейзажиста Е. Е. Волкова (1844—1920), когда у обоих братьев обнаружилась склонность к рисованию, что и обусловило их выбор дальнейшего жизненного пути: оба стали известными художниками-пейзажистами. После окончания классической гимназии в 1880 году Ендогуров поступает на юридический факультет Петербургского университета, при этом не оставляет занятия живописью и продолжает брать уроки у Е. Е. Волкова. В 1884 году он решается целиком посвятить себя искусству и поступает вольнослушателем в Императорскую Академию художеств на отделение живописи. На очередной академической выставке 1885 года впервые появляются его картины — «Задворки», «Березовая роща», «Ранняя весна», за которую он был награждён Малой поощрительной серебряной медалью, а уже в 1890 году Академия оценивает его работы Большой поощрительной серебряной медалью.[Комм. 1][1] В том же году по окончании работы выставки художник, ощутив себя творчески сформировавшимся, покидает Академию и начинает работать самостоятельно.

Краткий расцвет творчества И. Ендогурова приходится на начало 1890-х гг. Он принимает участие как в академических выставках (1885, 1890), так и в выставках Общества поощрения художеств (1886, 1889), Товарищества передвижных художественных выставок (ТПХВ) (18861898) (с 1886 — экспонент, с 1895 — член Товарищества), Всемирных выставках в Париже (1889, награждён серебряной медалью за картину «Зимние сумерки») и Чикаго (1893), Международной художественной выставке в Берлине (1891). В 1886 году на конкурсе Общества поощрения художеств был удостоен серебряной медали за пейзаж «Ручеёк».[2]

Постоянно жил в Петербурге. Обнаруженные ещё в молодые годы признаки чахотки и развившаяся затем сама болезнь вынуждает художника с конца 1880-х большую часть времени проводить в Крыму, Малороссии и на Кавказе. В 18901893 живёт в Италии, совершает путешествия по Норвегии (1890, 1895) и Франции (1893). Работает как пейзажист и маринист; обращается к технике акварели. В своём творчестве продолжает традиции русского лирического пейзажа. На академических выставках выставляются его пейзажные работы норвежского периода, периода его пребывание на Корсике (18921893) и в Баварии (1894). В 18951896 гг. художник работает в Крыму и Малороссии. В частности, за годы, проведённые в Крыму Ендогуров создал целый ряд пейзажей, из которых известны немногие: «Весна в Крыму», два крымских осенних пейзажа и «Георгиевский монастырь в Крыму (Мыс Фиолент)».[3]

17 мая 1898 года на острове Капри Иван Ендогуров в возрасте неполных 37 лет умирает от туберкулёза лёгких. Похоронен рядом с отцом и братом, на семейном месте на Новодевичьем кладбище Санкт-Петербурга (надгробный памятник не сохранился) 12 участок (средняя нижняя часть) - рядом с могилой Андреева Евгения Николаевича (1829-1889) - педагога, учредителя Императорского Русского Технического общества.

В 1898 году в залах Императорской Академии художеств состоялась посмертная выставка сразу трех скончавшихся в том году художников – Н. А. Ярошенко, И. И. Шишкина, И. И. Ендогурова. Популярный петербургский журнал «Живописное обозрение» откликнулся на это событие внушительной статьёй, где, в частности, отмечал:«Предчувствие, может быть, ранней смерти разлило тихую беспокоящую грусть по его (Ендогурова — Прим.) пейзажам (их больше всего на выставке). Особенно резко это сказалось на великолепной, полной настроения картине южной ночи на прибрежном море. Наибольшее внимание привлекают эскизы художника. Здесь и север, и юг дали ему ряд лирических мотивов, полных глубокого чувства, изменения нежной поэтической души».[4]

В 1899, на следующий год после смерти молодого живописца, вдова контр-адмирала И. А. Ендогурова М. Ф. Андреева и мать художника, на свои средства учредила при Императорской Академии художеств премию по разделу пейзажной живописи имени своих беззвременно ушедших сыновей, братьев И. И. и С .И. Ендогуровых, — «За картину достойнейшему из пейзажистов». Премия вручалась за лучшее произведение пейзажной живописи, выполненное оканчивавшими курс Высшего художественного училища живописи, скульптуры и архитектуры при Академии, и считалась одной из самых престижных и материально значимых того времени (премия существовала до 1917).[5]

Значение творчества

Талант живописца был признан уже в самом начале художественной деятельности Ивана Ендогурова. Так, один из критиков после смерти художника писал: «Его живопись, мягкая и гармоничная, отличалась необыкновенно интимным характером».[3] Судьба и драматические повороты истории разбросали по всему свету произведения этого талантливого автора тонких и пленяющих пейзажей, запоминающихся своей выразительностью и разнообразием мотивом образов природы. Живописец любил раннюю весну и раннюю осень, обыденную природу севера с её прохладным летом и праздничную южную природу, залитую ярким солнцем. У Ендогурова, как и у большинства ведущих русских пейзажистов 1880-х годов, проявляется большой интерес к передаче изменчивых состояний окружающей природы, его картины отличает глубина проникновения в её мир, они наполнены и одухотворены восхищённой нежностью и бережной любовью художника к ней.[3]

Талант Ендогурова отмечал такой страстный хранитель и пропагандист идей передвижников, как В. В. Стасов (1824—1906), который в своём печатном обзоре российской живописи второй половины XIX века писал: «Хорошими пейзажистами этого периода были также Власов, Беггров, барон М. К. Клодт, Ендогуров, Светославский, Поленов…» В парижском издании 1910 года альбома избранных картин Музея Александра III, куда вошли работы лучших 50 художников и где была представлена картина «Начало весны», составитель назвал Ендогурова «лучшим из лучших»: «Ширь, воздушность и настроение — всегда хорошо передавались им, и это прекрасно видно на прилагаемой картине».[4]

Семья

Напишите отзыв о статье "Ендогуров, Иван Иванович"

Комментарии

  1. Медали (Серебряная первого достоинства, Серебряная второго достоинства, Большая поощрительная и Малая поощрительная) присуждались три раза в год на «третных» экзаменах (учебный год делился на три части, «Трети»). Серебряные медали присуждались, главным образом, за рисунок, считавшийся высшим показателем профессионального уровня.

Известные работы

Примечания

  1. [www.rah.ru/content/ru/section-2010-09-08-15-55-49.html К истории наград Императорской и Российской Академии художеств]  (рус.)  (Проверено 5 января 2012)
  2. [www.vladmuseum.ru/files/katalog/08.pdf Каталог. Художественная коллекция В. С. Храповицкого в собрании Владимиро-Суздальского музея-заповедника. Владимир, 2005]  (рус.)  (Проверено 5 января 2012)
  3. 1 2 3 [www.vsp.ru/culture/2009/10/28/465554 Алёна Кабунова. Мыс Фиолент – «Божья страна».]  (рус.)  (Проверено 5 января 2012)
  4. 1 2 [www.vesty.spb.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=10681 Владимир Трифонов. Мерси боку, месьё Париж, за нашего Ендогурова! «Вести», Санкт-Петербург, 26 декабря 2006 г.]  (рус.)  (Проверено 5 января 2012)
  5. [artinvestment.ru/auctions/41960/biography.html Ендогуров, Иван Иванович / Биография. Портал ARTInvestment-RU.]  (рус.)  (Проверено 5 января 2012)

Ссылки

  • [ak-artkapital.ua/013/024.php Галерея «АРТКАПИТАЛ»]
  • [www.art-catalog.ru/artist.php?id_artist=89 Биография И.И. Ендогурова. Аrt-каталог]
  • [artinvestment.ru/auctions/41960/biography.html Портал ARTInvestment-RU.]

См. также

Литература


Отрывок, характеризующий Ендогуров, Иван Иванович

– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.