Енохианская магия

Енохианская магия — так называемая ангельская магия, созданная (или полученная) английским математиком, алхимиком и астрологом Джоном Ди и медиумом Эдвардом Келли.

Возможно вследствие разочарования от невозможности достигнуть всеобъемлющего понимания тайн природы, Ди начал искать высшей помощи в общении с ангелами. Он и его медиум, осуждённый фальшивомонетчик Эдвард Келли, имели многочисленные сеансы такого общения во время их совместных путешествий между 1583 и 1589 гг. По общим отзывам Ди был искренним, чего нельзя сказать о Келли, который, возможно, дурачил Джона Ди.

Енохианская магия основана на вызывании с помощью молитвы и управлении различными духами. Дневники Ди содержат «енохианский алфавит» и таблицы соответствий с ним. В этих же дневниках утверждается, что переданное «учение» содержит тайны апокрифической Книги Еноха.

Джон Ди считал свою магию средством к естественной теологии, полагая, что общение с духовным миром необходимо для понимания природы, считая сотворенный мир сформированным в качестве комплексной системы, посредством которой Бог раскрыл Себя через духов и ангелов, передав ему через них тайны квази-математического порядка букв и чисел. Хотя космология Джона Ди обладала каббалистическим происхождением, он не усматривал в ней противоречий своим протестантским взглядам.

По мнению профессора Стивена Клюкаса, енохианская магия относится к «религиозной магии», в рамках которой оккультные отношения и силы рассматриваются в качестве путей к божественному и духовному восхождению мага. Клюкас называет воззрения Ди на молитву видом «христианской магии».

История

Начало

Джон Ди и Эдвард Келли утверждали, что получили указания к созданию этой системы от ангелов и записали их. Это принимается на веру большинством оккультистов, которые практикуют такой вид магии. Однако некоторые из них отмечают поразительное сходство с ранними гримуарами, такими, как Гептамерон Петра де Абано, который был известен Ди.

Недоверие к Эдварду Келли, в частности, привело многих оккультистов к мысли о том, что вся система изначально является мошенничеством Келли ради получения денег от Ди. Хотя это мнение оспаривается такими исследователями енохианской магии как Д. Тайсон и Элиас Эшмол, на которого ссылается Д. Тайсон.

Получение Джоном Ди и Эдвардом Келли системы учения ангелов началось с того, что Келли прибыл в Мортлэйк 8-го марта 1582 года. Он был представлен Джону Ди их общим знакомым по имени Клерксон. Келли назвался Эдвардом Тэлботом, и это вполне могло являться его настоящим именем, как упоминалось выше. Слава Джона Ди и его домашней библиотеки в то время как раз распространилась по всей Европе, и в Мортлэйк довольно часто наведывались учёные из самых разных уголков Европы, чтобы посоветоваться с Ди, или изучить его книги. Их знакомство могло остаться просто знакомством, и общение их могло прекратиться спустя всего несколько дней. И для этого были все основания и предпосылки. Но считается, что Эдвард Келли обладал талантом, в котором Ди был чрезвычайно заинтересован — даром медиумизма и ясновидения. Как пишет Ди в своем дневнике:

«Ко мне пришел некий мистер Эдвард Тэлбот, который был готов и желал показать или увидеть что-либо из духовных практик, и чтобы я тоже сделал что-либо подобное. И я тут же искренне объяснил ему, что эту, полагаемую вульгарной, магию, никогда не изучал и не практиковал. Но признался, что уже долгое время взыскую в моих философских изысканиях помощи благословенных Ангелов Господних».

Осенью 1583 года Ди и Келли покинули Англию в обществе польского дворянина, графа Альберта Ласки. Ласки впервые появился в Мортлэйке 18-го марта того же года в поисках оккультных знаний и вскоре стал участником «контактов» с ангелами. Ангелы предсказали Ласки великие политические достижения, что, естественно, ему льстило, как и перспектива надеть польскую корону. Однако уже 2-го июля речи ангелов приобрели зловещий оттенок:

«Мадими [один из Ангелов]: Государственный казначей и он (Вальсингем) объединились, а они тебя ненавидят. Я слышал, как они говорили о том, что вскоре ты сойдёшь с ума. Они сделают всё, что угодно, чтобы обезопасить себя. Вскоре они будут заманивать тебя в ловушку; наблюдай за ними.

Ди: Господи, смилуйся надо мной, какую ловушку (умоляю тебя) и кто?
Мадими: Они решили обыскать твой дом. Но они медлят, пока не уедет Князь [Ласки].
Ди: Но что они будут искать здесь?
Мадими: Они смертельно ненавидят Князя (оба).
Ди: Господи, каков твой совет, дабы предотвратить это?
Мадими: Скажу главное: грешники не восторжествуют.
Ди: Но будут они обыскивать мой дом или нет?
Мадими: Сразу же после отъезда Князя — будут.
Ди: С какой целью? Что они надеются найти?
Мадими: Они подозревают, что Князь — предатель.
Ди: но им не в чём обвинять меня, даже в столь малом как изменнические мысли.
Мадими: Твои рассуждения слишком благородны, но ты не можешь понять деяния грешников. По сути, они ненавидят тебя. Не доверяй им…
Ди: Я молю тебя говорить более ясно.
Мадими: В середине августа.
Ди: если он уедет в середине августа, а наши ритуалы будут ещё не завершены, что нам делать с нашей ритуальной мебелью, которая подготовлена, и стоит в Рабочей комнате?

Мадими: У тебя мало веры. Его отъезд соответствует окончательной Воле Бога. Он твой большой друг, и собирается многое для тебя сделать. Он собирается воздать тебе добром, а ты будь готов оказать ему услугу».

Ни Ди, ни Келли не испытывали желания покидать Англию, но ангелы вынудили их сделать это. Они поверили, что послужат Богу и получат достойную награду, если будут сопровождать Ласки, и при этом — что Джона Ди арестуют, останься он в Мортлэйке.

Так начались странствия Джона Ди и Эдварда Келли по Центральной Европе, продлившиеся несколько лет, в течение которых «контакты» с ангелами были постоянными и регулярными, и во время этих контактов записывалось то учение, которое нынче известно под названием «Енохианская Магия».

Следуя указаниям ангелов, которые передавал ему его медиум — Эдвард Келли, он должен был путешествовать, встречаться с правителями Польши и Богемии, и излагать им учение Ангелов. При этом, согласно дневникам Ди, самих ангелов мало волновал тот факт, что это учение считалось еретическим.

Так, ангелы вынудили Ди просить аудиенции у императора Рудольфа II в Праге 3-го сентября 1584 года, и прочитать ему лекцию о морали. То, что он исполнил это, говорит о великом мужестве Ди, и его безграничной вере ангелам, поскольку власть Рудольфа II была практически абсолютной, а колдовская деятельность Ди могла с большой долей вероятности привести его к сожжению на костре. Император Рудольф, по всей видимости, отличался невероятным терпением, ибо спокойно выслушал следующие речи Ди:

«Ангел Господень явился мне и осуждал тебя за грехи твои. Если ты выслушаешь меня и поверишь мне, то победишь. Если же не выслушаешь меня, Господь Бог, создавший Небо и Землю (под Которым ты ходишь, и у Которого дух твой) поставит стопу Свою на грудь тебе и сбросит тебя с трона твоего. Сверх того, Господь заключил со мной Договор (клятвой), что он исполнит это. Если ты оставишь грехи свои и обратишься к Нему, твой Трон будет величайшим из всех, что были, и Диавол станет пленником твоим. Каковой Диавол, я полагаю, есть Великий Турок (я сказал). Это поручение дано мне Богом. Я ничего не выдумываю; я не обманщик и не преследую своих целей, не безумен и не сплю».

Возможно, Рудольф II просто счёл Ди безумцем, или посчитал это очередной причудой и без того чудаковатого учёного. Впрочем, после этого Джон Ди не добился более ни одной аудиенции, хотя ангел Уриэль «приказал» ему написать Рудольфу о том, что он (то есть Ди) обладает секретом Философского Камня и откроет его Императору при следующей встрече. Рудольф отправил одного из своих шпионов, доктора Куртца, разведать больше о магии, которой занимаются Ди и Келли, а также добыть записи Ди о сеансах ясновидения и его хрустальный шар. Однако Ди хватало осторожности не посылать свои книги и инструменты Рудольфу.

Также следует отметить случай, когда ангелы «приказали» Ди и Келли отправиться из Праги в Краков, чтобы встретиться с польским королём Стефаном Баторием. Джон Ди колебался до тех пор, пока не получил от графа Альберта Ласки письма с приглашением в Краков. По словам Ди, ангелы были в ярости от того, что он оспаривал их указания, и даже проклинали его:

«Когда Господь сказал тебе иди, если бы ты поступил так, и не тянул время, то ему [Ласки] было бы дано больше, и больше бы было добавлено тебе. Но теперь пришли письма, которые побывали в руках Грешников и Убийц (чьими руками они прокляты) и ты возрадовался и утешился, ты решился ехать. Но если бы ты оставил эти письма позади и поехал, когда я говорил тебе ехать, то мое имя было бы неприкосновенно. Поэтому Господь гневается и не забудет этого оскорбления. Ибо тот, кто говорит со мной, говорит не с человеком, потому что нет во мне ничего, что было бы привязано ко времени. И ещё менее в том, кто послал меня».

Затем, согласно записям в дневниках Ди, ангелы прокляли Ди и его детей до пятого колена, потому что он медлил повиноваться приказанию. Джон Ди молил снять проклятие, плача:

«Господи, я искренне раскаиваюсь, я слезами оплакиваю это ужасное оскорбление, ты видишь мое раскаяние в сердце, о Боже, Боже, Боже»

Согласно переданным через Келли словам, которые Ди записал в дневниках, раскаяние Ди подействовало, и ангелы сняли проклятие. После чего, конечно, Ди испытал сильное облегчение:

«После этого мы [Ди и Келли] сидели и думали, и размышляли о величине нашего оскорбления, которое задевает Славу и Честь Бога. Если бы мы поехали, не дожидаясь приглашения в письмах, тогда бы они [польские дворяне] услышали, и Король Ст[ефан] понял бы, что нас ведет Бог и его благие Ангелы, и мы не зависим от разных писем и уговоров…»

Судя по дневникам Ди, он искренне верил в то, что ангелы могли уважать его как их пророка и глашатая перед принцами и сильными мира сего. Складывается впечатление, что он никогда не задавался вопросом, почему ангелы выбрали именно его для передачи их системы Енохианской магии, просто принимая это как награду за благочестивую жизнь. Он считал себя избранником Божьим и не оспаривал этот выбор. Келли же, напротив, всегда считал, что это на самом деле «замаскированные демоны», падшие духи.

Учение Енохианских Ангелов

Говоря о целях ангелов, — для чего им понадобилось передавать систему Енохианской Магии Джону Ди, — следует отметить «внешнюю цель», о которой они говорили прямо, и «внутреннюю», которая вплетена «красной нитью» во все беседы Ди и Келли с ангелами, во все видения, которые посещали Келли, и во всю концепцию самой системы, переданной ангелами.

«Внешняя» цель, о которой ангелы говорили открыто, в том, что ангелы исполняли волю Патриарха Еноха. Его же воля, согласно тому, что говорили ангелы, была в том, чтобы научить всю человеческую расу «Истинной Магии Ангелов».

«Внутренняя» же цель гораздо более глобальна. Читая записи Ди о «контактах» с ангелами, и возникающих видениях, многие исследователи приходят к выводу, что ангелы «предназначали» свою систему магии для того, чтобы запустить процесс бурных и разрушительных преобразований, подобных тем, что описаны в Откровении Иоанна Богослова. Видения и беседы Ди и Келли с ангелами наполнены апокалиптическими образами и аллюзиями на эту книгу. Об этой «внутренней» цели весьма недвусмысленно говорит ангел Габриэль от имени Бога:

«Я выбрал вас войти в амбары мои. И приказал вам открыть Зерно, которое может быть разбросанным, а может оставаться в снопах. И вошел в первого, и в седьмого тоже. И открыл вам доказательства пришествия Духа Моего.

Потому что амбары мои долго стояли без молотильщиков. И цепы мои долго были спрятаны в неведомых местах. Цепы же эти суть Учение, кое Я открываю вам. И есть оно Орудие Наказания, которым вы будете бить снопы, чтобы зёрна разбросанные и оставшиеся стали едины.
(Лишь слово в трудное время)

Если Я — Хозяин Амбара, Владелец Зерна и Податель Цепов, если всё есть моё (а для вас нет ничего, потому что вы — наёмники, которым воздастся на небесах), — тогда внемлите Мне: вы не будете молотить и не будете останавливаться, пока Я не прикажу вам, пусть будет достаточно вам того, что вы знаете Мой дом и какому труду Я вас назначил. Что я благоволю вам настолько, что сделал вас работниками в Амбаре Моём. Ибо в нём никто не будет молотить без моего согласия».

О том же говорят и тексты Ключей, и другие «разговоры» с ангелами, наполненные апокалиптической символикой. Ангелы прибегают к ней в кажущейся случайной манере, когда Джон Ди спрашивает о здоровье далёких друзей, или пытается найти деньги для путешествий, или когда Келли пытается узнать у них тайну красного порошка трансмутации. В качестве примера следует привести цитату из перевода на русский язык отрывка из Девятнадцатого Енохианского Ключа, являющегося одним из так называемых «енохианских заклинаний»:

«Земля да будет управляема по частям её, и да будет разделение в ней, дабы слава её вовеки была опьянена и стеснена. Ход её да обращается (или бежит) вслед за небесами, и да служит она им, как служанка. Одно время года да свергает другое, и да не будет тварей на ней или в недрах её подобных друг другу. Все члены её да разнятся по свойствам своим, и да не будет ни одной твари, равной другой. Разумные твари земные, люди, да притесняют и истребляют друг друга; и жилища их да забудут имена их. Труды человека и великолепие его да будут изглажены. Строения его да обратятся в пещеры для зверей полевых! Помрачено её разумение Тьмою. Почему? Сокрушаюсь Я, что сотворил человека. В одно время да будет она известна, в другое же — пребудет неведомой. Ибо она — ложе блудницы и обитель Падшего. О вы, Небеса, восстаньте! Нижние Небеса, что под вами, да служат вам! Правьте теми, кто правит. Низвергайте подобных Падшему. Рождайте тех, кто приумножится, и уничтожайте прогнивших. Да не будет места, что осталось бы едино числом. Прибавляйте и убавляйте, пока не будут сочтены Звезды».

Таким образом, суть «учения», которое ангелы передавали Ди и Келли, и которое составляет теоретическое и мировоззренческое ядро всей системы «Енохианской магии» можно свести к фразе: «Цепы же эти суть Учение, кое Я открываю вам. И есть оно Орудие Наказания». «Наказания» же требуется роду человеческому и земле, за то, что согласно 19-му Ключу, Бог, пославший ангелов, сокрушается, что сотворил человека: «Сокрушаюсь Я, что сотворил человека. В одно время да будет она [Земля] известна, в другое же — пребудет неведомой. Ибо она — ложе блудницы и обитель Падшего. О вы, Небеса, восстаньте! […] Низвергайте подобных Падшему». К этим словам стоит добавить «сказанное» во время одного из сеансов общения ангелом Мапсамой Джону Ди:

«Небеса сочтены праведными, ибо они повинуются. Земля же проклята за свою дерзость. Поэтому те, кто ищет вещей Небесных, есть послушны. Остальные же — дерзки, и в конце они будут поглощены, сожжены огнём до пепла, как и Земля за её несправедливость».

Для ангелов — земля — «богиня», «Падший» — эквивалент христианского сатаны, вместе с его падшими ангелами, или демонами. «Дерзость», или «наглость» «богини»-земли заключается в том, что она предоставляет пищу и кров воплощённым человеческим душам. «Богиня» Земля предлагает части своего собственного тела человеческим душам, и из этих частей они создают себе оболочки из плоти. В то же время они становятся едины плотью с «богиней», то есть — её детьми. Также «учение ангелов» гласило о том, что именно неповиновение Адама навлекло на землю проклятье Бога. Благодаря падению Адама — «падшие духи» получили возможность жить в этом мире вместе с людьми, чей труд они используют для поддержания существования этой материальной вселенной, удалённой и отделённой от Бога. За предоставление убежища «падшим духам» и своего тела людям для воплощения и должна быть наказана Земля, согласно «учению ангелов». Потому как человеческие души, облекаясь материальной оболочкой, становятся подобными «падшим», так как материя отрывает их от Бога, от связи с духовным. Постоянное предоставление своего тела «богиней» Землей человеческим душам для воплощения позволяет «падшим духам» после каждой физической смерти удерживать человеческие души в этом мире, заставляя их воплощаться вновь (теория реинкарнации), и не отпуская к Богу.

Это учение близко к гностицизму, а также к учению Мартинеса де Паскуалиса, изложенном им в «Трактате о Реинтеграции существ в их первоначальных качествах и силах, духовных и божественных».

Публикации на русском языке

• Дневники Джона Ди. Том I. Книга Тайн // Ди, Джон. Пер. с англ. Харуна И.В. Нижний Новгород; ИП Москвичев, 2015, 450 с. ISBN 978-5-9907322-7-8

Переоткрытие

Из дошедших до нашего времени дневников Ди не совсем ясно, как пользовались енохианской магией сами Ди и Келли. Тем не менее, «переоткрытие» енохианской магии Сэмуэлем Лидделом Макгрегором Мазерсом из герметического ордена Золотой Зари обеспечило ей известность в современном оккультизме. Енохиану как полноценную систему сложно восстановить, основываясь на оригинальных манускриптах, таких как коллекция Сэра Ганса Слоана в Британском Музее, но современные оккультные организации пытаются сделать её применимой. Золотая Заря была первой, но их познания включали только дневники Ди, а их система планетарных, стихийных и зодиакальных соответствий не имеет отношения к оригинальным источникам.

Сегодня

По сравнению с остальными магическими теориями, Енохианская магия является на удивление комплексной, утончённой и сложной для понимания. Однако часть оригинальных манускриптов Ди была утеряна, в основном из-за пожара в его доме после его смерти, и потому ключевые части его системы утеряны. Это привело к возникновению множества интерпретаций.

Енохианская магия составляет основу магической системы Золотой Зари. Современные теории включают то, что Ди якобы знал о «славянской Книге тайн Еноха» и об эфиопской «Книге Еноха». Многие отдельные практики и небольшие группы предпочитают енохианскую магию, потому что она требует меньше магического инвентаря, чем необходимо для ритуальных работ масонского типа или для традиционных магических работ в русле западной церемониальной магии.

В искусстве

Енохианская магия употребляется в телесериале «Сверхъестественное», героев сериала ей научила ангел Анна Милтон. C её помощью они, когда им надо, могут защищаться от появления ангелов.

См. также

• Джон Ди
• Эдвард Келли
• Церемониальная магия
• Мартинизм
• Ангел
• Алхимия
• Енохианский язык
• Енохианские шахматы
• Сатанизм

Ссылки

• [steve-nichols.com/page3.html Enochian Chess & HRH Prince Charles]
• [enochianchess.com Enochian Chess software and .wavs]
• [www.download.com/Enochian-Software/3000-2135_4-10513056.html Enochian Analysis Software, Windows] by Juriaan Massenza

Отрывок, характеризующий Енохианская магия

– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.