Епанча

Епанча́ (др.-русск. япанча́, япончи́ца, от тур. япунча, тюрк. япынджа) — широкий, безрукавный круглый плащ с капюшоном у мужчин, а у женщин — короткая, безрукавная шубейка (обепанечка). Завезена с арабского Востока.

Слово епанча (япончица) впервые в письменных источниках употребляется в Слове о полку Игореве («орьтъмами и япончицами, и кожухы начашя мосты мостити по болотомъ и грязивымъ мѣстомъ»), позднее в Домострое.

Епанчу носили во время дождя. Изготавливали из сукна или войлока и пропитывали олифой.

В конце XVII века в России стала торжественной придворной одеждой. Под подборобкой была драгоценная застежка. Широкий плащ на суконной подкладке с опушкой из камки. Украшалась нашивками в пяти местах по два гнезда. Нашивки — поперечные полоски по числу пуговиц. Каждая нашивка имела петлю для пуговицы, поэтому позднее нашивки стали называться петлицами. В подоле епанча могла достигать семи аршин.

В XVIII веке в Российской империи — форменная одежда солдат и офицеров, подобие современной плащ-палатки.

В Архангельской губернии было также слово епанца́ — женская нарядная, вроде мантильи, одежда, завязываемая у шеи шелковыми лентами; шили её из штофа или иной узорчатой ярких цветов ткани, носили преимущественно при свадьбах.

См. также

Альмавива

Литература

• Иван Забелин. «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях». Издательство Транзиткнига. Москва. 2005 ISBN 5-9578-2773-8 стр. 850
• Балязин В. Н. Неофициальная история России 2007 ISBN 978-5-373-01229-4

Отрывок, характеризующий Епанча

Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.