Епархия Ариано-Ирпино-Лачедонии
Поделись знанием:
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
| Епархия Ариано-Ирпино-Лачедонии | |
| лат. Dioecesis Arianensis Hirpinus-Laquedoniensis итал. Diocesi di Ariano Irpino-Lacedonia | |
 Собор Санта Мария Ассунта, Ариано-Ирпино | |
| Латинский обряд | |
|---|---|
| Главный город | |
| Страна | |
| Дата основания | |
| Кафедральный собор | |
| Митрополия |
Беневенто |
| Приходов |
43 |
| Площадь епархии |
780 км² |
| Население епархии |
74 200 чел. |
| Число католиков |
74 200 чел. |
| Доля католиков |
99,1 % |
| Официальный сайт |
[www.diocesiarianolacedonia.it/ www.diocesiarianolacedonia.it] |
Епархия Ариано-Ирпино-Лачедонии (лат. Dioecesis Arianensis Hirpinus-Laquedoniensis, итал. Diocesi di Ariano Irpino-Lacedonia) епархия Римско-католической церкви в составе митрополии Беневенто, входящей в церковную область Кампании.
Клир епархии включает 75 священников (57 епархиальных и 18 монашествующих священников), 20 монахов, 54 монахинь.
Адрес епархии: Piazza Pebiscito 13, 83031 Ariano Irpino [Avellino], Italia. Телефон: 0825 871139.
Содержание
Территория
В юрисдикцию епархии входят 43 прихода в 24 коммунах Кампании: 20 в провинции Авеллино, 3 в провинции Беневенто и 1 в провинции Фоджа. Кроме городов Ариано-Ирпино и Лачедония, в состав епархии входят коммуны Анцано-ди-Пулья, Бонито, Карифе, Казальборе, Кастель-Барония, Кастельфранко-ин-Мискано, Флумери, Джинестра-дельи-Скьявони, Гречи, Гроттаминарда, Мелито-Ирпино, Монтагуто, Монтефальконе-ди-Валь-Форторе, Сан-Никола-Барония, Сан-Соссьо-Барония, Савиньяно-Ирпино, Скампителла, Тревико, Виллата, Валлезаккарда, Вилланова-дель-Баттиста и Цунголи.
Кафедра архиепископа находится в городе Ариано-Ирпино в церкви Санта Мария Ассунта. В городе Лачедония находится сокафедральный собор Санта Мария Ассунта.
История
Кафедры Ариано-Ирпино и Лачедонии были основаны в конце X — начале XI века.
Название города Ариано ведет происхождение от древнеримского Ara Jani. Пока не обнаружено никаких исторических документов, в которых говорилось бы о распространении христианства на этой территории. Существует предположение, что христианство в Ариано получило распространение не ранее IV века. Впервые кафедра Ариано упоминается в X веке в буллах Папы Иоанна XIII (965, 972), в которых о ней говорится, как об епископстве-суффраганстве архиепархии Беневенто.
Первым известным епископом Ариано был Майнардо ди Пуатье. При нём в 1070 году был построен соборный баптистерий. В следующем году, вместе с Папой Александром III, он принимал участие в освящении церкви в Монте-Кассино. Предание перечисляет имена ряда епископов, занимавших кафедру Ариано до Майнардо.
Кафедра Лачедонии был основана в XI веке. Дезидерио, первый известный по имени епископ Лачедонии, упоминается в документе 1082 года, но, вероятно, что и у него были предшественники. Среди епископов Лачедонии наиболее известны имена Гульельмо Неритоно (1392), Антонио Дура (1506), Джанфранко Кардуччи (1564), математика Марко Педакка (1584), ученого Джакомо Кандидо (1606), Джакомо Джордано (1651), построившего епископский дворец и спланировавшего строительство нового собора, Бенедетто Бартоло, который был похищен бандитами и спасен маркизой ди Карпи, Морея (1684), упразднившего ряд праздников языческого происхождения, которые отмечались накануне Богоявления, и начавшего строительство нового собора.
При епископе Франческо Убальдо Романци (1798) епархия Лачедонии была объединена с епархией Тревико, епископством-суффраганством архиепархии Беневенто, основанном в X веке.
Территория епархии Лачедонии неоднократно подвергалась землетрясениям, самыми разрушительными из которых были землетрясения 1694 и 1702 года.
Епархии Ариано и Лачедонии, бывшие к тому времени епископствами-суффраганствами архиепархии Концы и Кампании, были объединены 30 сентября 1986 года в единую епархию. До это 9 марта 1974 года они были объединены по принципу in persona episcopi.
Ординарии епархии
Кафедра Ариано
- Бонифачо (1039—1039);
- Майнардо I (1070—1080);
- Джованни I (1080);
- Саруло (1085—1097);
- Джерардо (1098);
- Неизвестный по имени (упоминается в 1119 и в 1143);
- Бартоломео (1179);
- Неизвестный по имени (упоминается в 1200);
- Майнардо II (1238);
- Руджерио (упоминается в 1247);
- Джакомо I (1255);
- Риккардо де Рокка (1250—1256);
- Пеллегрино (упоминается в 1267/1277);
- Руджерио де Ветро (1291);
- Райно (1300—1307);
- Ростаньо (1309—1310);
- Лоренцо (1310);
- Роберто (1342) — францисканец;
- Джованни II (1344/1345);
- Раймондо (1349);
- Джованни III (1356) — францисканец;
- Томмазо (1356);
- Дионизио (1364) — августинец;
- Джакомо II (1370) — фанцисканец;
- Симоне (1372 — 21.04.1373) — назначен епископом Мура Лукано;
- Доменико (1373);
- Джероальдо (1382—1390);
- Лука (1390—1400) — бенедиктинец;
- Донато (19.06.1400 — 1406) — назначен епископом Тревико;
- Анджело де Раймо (28.07.1406 — 1432) — бенедиктинец;
- Анджело Грасси (1432—1449) — назначен архиепископом Реджо-Калабрии;
- Урсо Лео (1449);
- Джакомо Порфида (08.04.1463 — 1480);
- Никола Ипполити (14.07.1480 — 05.09.1481) — назначен архиепископом Россано;
- Паоло Бракки (1481—1497);
- Никола Ипполити (10.01.1498 — 1511) — вторично;
- Диомеде Карафа (09.04.1511 — 12.08.1560);
- Оттавиано Преконио (13.06.1561 — 18.03.1562) — назначен архиепископом Палермо;
- Донато Лауренти (29.01.1563 — 1584);
- Альфонсо Эррера (25.02.1585 — 20.12.1602);
- Витторино Мансо (20.12.1602 — 03.04.1611);
- Оттавио Ридольфи (01.10.1612 — 20.03.1623) — назначен епископом Агридженто;
- Паоло Кайятья (15.04.1624 — 1638);
- Sede vacante (1638—1642);
- Андрес Агуадо (26.05.1642 — 10.07.1645);
- Паоло Палумбо (1645—1647);
- Алессандро Росси 14.02.1650 — 1656);
- Лодовико Моралес (10.03.1659 — 07.02.1667) — августинец, назначен епископом Тропеи;
- Эммануэле Бранкаччи (1667—1688) — бенедиктинец;
- Джованни Бонелла (1689—1696) — кармелит, назначен епископом Тропеи;
- Джачинто делла Кальче (03.06.1697 — 1715);
- Филиппо Типальди (12.06.1717 — 1748);
- Исидоро Санчес де Луна (06.05.1748 — 22.04.1754) — назначен архиепископом Таранто;
- Доменико Саверио Пульчи (20.05.1754 — 1778);
- Лоренцо Потенца (01.06.1778 — 26.03.1792) — назначен епископом Сарно;
- Джованни Саверио Пирелли (26.03.1792 — 1818);
- Доменико Руссо (06.04.1818 — 1837);
- Франческо Капеццути (15.02.1837 — 1858);
- Конченцио Пасквини (21.12.1857 — 1858);
- Микеле Капуто (27.09.1858 — 1862);
- Sede vacante (1862—1871);
- Луиджи Мария Агвилар (27.10.1871 — 17.09.1875) — барнабит, назначен архиепископом Бриндизи;
- Сальваторе Мария Низио (17.09.1875 — 26.06.1876) — пиарист, назначен титулярным епископом Аморио;
- Франческо Тротта (26.06.1876 — 01.06.1888) — назначен епископом Терамо;
- Андреа д’Aгостино (01.06.1888 — 1913);
- Джованни Онорато Каркатерра (13.03.1914 — 27.05.1915);
- Козимо Агостино (01.06.1915 — 30.03.1918);
- Джузеппе Лойяконо (04.11.1918 — 01.06.1939);
- Джоккино Педичини (08.08.1939 — 22.11.1949) — назначен епископом Авеллино;
- Паскуале Венеция (11.02.1951 — 02.06.1967) — назначен епископом Авеллино;
- Sede vacante (1967—1974);
- Агапито Симеони (09.05.1974 — 02.01.1976);
- Никола Агноцци (24.03.1976 — 30.09.1986) — назначен епископом Ариано-Ирпино-Лачедонии.
Кафедра Лачедонии
- Дезидерио (1082—1085);
- Джачинто I (упоминается в 1108);
- Анджело (упоминается в 1179);
- Антонио I (упоминается в 1265);
- Роджеро (1275) — назначен епископом Раполлы;
- Николо I (1321—1345);
- Франческо де Марции (1345) — францисканец;
- Паоло де Манасси (1381—1385) — францисканец;
- Антонио II (1386—1392);
- Гульельмо Неритоно (24.01.1392 — 1396) — францисканец, назначен епископом Галлиполи;
- Джованни I (1396—1399);
- Якопо де Марция (1399);
- Адинольфо (1401—1418);
- Джачинто II (1418);
- Николо II (XV век);
- Антонио III (1428);
- Джованни II (1452);
- Джакомо Порфида (11.08.1452 — 08.04.1463) — назначен епископом Ариано;
- Петруччо де Мильоло (30.01.1463 — 1481);
- Джованни дей Поркари (27.08.1481 — 1486);
- Никколо де Рубини (02.06.1486 — 1506);
- Антонио Дура (29.07.1506 — 1538);
- Антонио Сансеверино (25.02.1538 — 24.09.1538) — апостольский администратор;
- Шпьоне Дура (24.09.1538 — 1551);
- Паоло Каппеллетто (24.07.1551 — 1564);
- Джанфранко Кардуччи (16.05.1564 — 1584);
- Марко Педакка (14.05.1584 — 27.01.1602);
- Джан Паоло Палентери (15.12.1602 — 1606) — францисканец;
- Джакомо Кандидо (06.11. 1606—1608);
- Джан Джероламо Кампанили (24.12.1608 — 27.01.1625) — назначен епископом Изернии;
- Фердинандо Бруни (15.09.1625 — 1648) — францисканец;
- Джан Джакомо Кристофоро (22.04.1649 — 1649);
- Амброзио Вьола (10.10.1649 — 1651) — доминиканец;
- Джакомо Джордано (23.10.1651 — 09.11.1661);
- Пьер Антонио Капобьянки (12.03.1663 — 1672);
- Бенедетто Бартоло (12.09.1672 — 18.09.1684) — назначен епископом Белькастро;
- Джамбаттиста Морея (02.12.1684 — 11.12.1710);
- Sede vacante (1710—1718);
- Дженнаро Скалея (24.01.1718 — 27.02.1736) — назначен епископом Сан-Северо;
- Клаудио Доменико Альбини (27.02.1736 — 25.06.1744);
- Томмазо Ачети (07.09.1744 — 10.04.1749);
- Николо де Амато (21.07.1749 — 31.08.1789);
- Франческо Убальдо Романци (29.01.1795 — 30.10.1816);
- Винченцо Феррари (04.06.1819 — 03.05.1824) — назначен епископом Мельфи и Раполлы;
- Джузеппе Мария Боттичелли (23.06.1828 — 15.10.1832) — миним;
- Микеле Ланцетта (20.01.1834 — 25.04.1842);
- Луиджи Джанпоркаро (19.06.1843 — 17.06.1844) — назначен епископом Монополи;
- Луиджи Наполитано (20.01.1845 — 26.11.1857);
- Франческо Майорсини (20.06.1859 — 27.10.1871) — назначен архиепископом Амальфи;
- Бенедетто Аугусто (22.12.1871 — 16.12.1879);
- Пьетро Альфонсо Йорио (27.02.1880 — 27.03.1885) — назначен архиепископом Таранто;
- Джованни Мария Дьямаре (27.03.1885 — 01.06.1888) — назначен епископом Сесса-Аурунки;
- Франческо Ньола (01.06.1888 — 14.12.1891) — назначен архиепископом Гаэты;
- Диомеде Анджело Раффаэле Дженнаро Фальконио (11.07.1892 — 29.11.1895) — назначен епископом Ачеренца-Матеры;
- Николо Дзимарино (30.11.1895 — 01.12.1906) — назначен епископом Гравина-Ирзины;
- Гаэтано Пицци (21.07.1907 — 05.11.1912) — назначен епископом Сан-Северо;
- Козимо Агостино (28.07.1913 — 01.06.1915) — назначен епископом Ариано;
- Франческо Маффеи (22.05.1916 — 24.06.1926);
- Джулио Томмази (20.01.1928 — 15.08.1936);
- Кристофоро Доменико Карулло (02.02.1940 — 31.01.1968);
- Sede vacante (1968—1974);
- Агапито Симеони (09.05.1974 — 02.01.1976);
- Никола Агноцци (24.03.1976 — 30.09.1986) — назначен епископом Ариано-Ирпино-Лачедонии.
Кафедра Ариано-Ирпино-Лачедонии
- Никола Агноцци (30.09.1986 — 11.06.1988);
- Антонио Форте (11.06.1988 — 20.02.1993) — назначен епископом Авеллино;
- Эдуардо Давино (15.07.1993 — 10.11.1997) — назначен епископом Палестрины;
- Дженнаро Паскарелла (14.11.1998 — 10.01.2004) — назначен епископом-коадъютором Поццуоли;
- Джованни Д’Ализе (5 июня 2004 — 21 марта 2014), назначен епископом Казерты.
Статистика
На конец 2006 года из 74 200 человек, проживающих на территории епархии, католиками являлись 73 524 человек, что соответствует 99,1 % от общего числа населения епархии.
| год | население | священники | диаконы | монахи | приходы | ||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| католики | всего | % | всего | белое духовенство | черное духовенство | число католиков на одного священника |
мужчины | женщины | |||
| Епархия Ариано-Ирпино | |||||||||||
| 1905 | 50.400 | ? | ? | 128 | 125 | 3 | ? | ? | ? | ? | 25 |
| 1950 | 62.000 | 62.406 | 99,3 | 48 | 39 | 9 | 1.291 | 10 | 96 | 24 | |
| 1959 | 63.300 | 63.500 | 99,7 | 43 | 33 | 10 | 1.472 | 12 | 112 | 30 | |
| 1969 | 63.300 | 63.500 | 99,7 | 46 | 31 | 15 | 1.376 | 16 | 78 | 24 | |
| 1980 | 42.800 | 43.000 | 99,5 | 21 | 21 | 2.038 | 72 | 30 | |||
| Епархия Лачедонии | |||||||||||
| 1905 | 28.000 | ? | ? | ? | ? | ? | ? | ? | ? | ? | 11 |
| 1950 | 34.673 | 35.948 | 96,5 | 31 | 29 | 2 | 1.118 | 3 | 30 | 11 | |
| 1970 | 30.350 | 30.447 | 99,7 | 20 | 14 | 6 | 1.517 | 6 | 26 | 13 | |
| 1980 | 26.000 | 26.300 | 98,9 | 18 | 11 | 7 | 1.444 | 7 | 19 | 13 | |
| Епархия Ариано-Ирпино-Лачедонии | |||||||||||
| 1990 | 64.728 | 64.926 | 99,7 | 52 | 33 | 19 | 1.244 | 20 | 82 | 35 | |
| 1999 | 71.000 | 71.177 | 99,8 | 47 | 36 | 11 | 1.510 | 14 | 63 | 43 | |
| 2000 | 69.711 | 70.611 | 98,7 | 50 | 37 | 13 | 1.394 | 16 | 71 | 43 | |
| 2001 | 69.745 | 70.748 | 98,6 | 41 | 31 | 10 | 1.701 | 13 | 67 | 43 | |
| 2002 | 69.236 | 69.599 | 99,5 | 48 | 37 | 11 | 1.442 | 14 | 70 | 43 | |
| 2003 | 71.329 | 71.942 | 99,1 | 50 | 39 | 11 | 1.426 | 14 | 68 | 43 | |
| 2004 | 72.902 | 74.055 | 98,4 | 51 | 38 | 13 | 1.429 | 16 | 63 | 43 | |
| 2006 | 73.524 | 74.200 | 99,1 | 75 | 57 | 18 | 980 | 20 | 54 | 43 | |
Источники
- Annuario pontificio за 2007 и предыдущие годы на сайте [www.catholic-hierarchy.org Catholic-hierarchy.org], страница [www.catholic-hierarchy.org/diocese/daril.html]
- [www.diocesiarianolacedonia.it Официальный сайт епархии Ариано-Ирпино-Лачедония]
- [www.gcatholic.org/dioceses/diocese/aria0.htm Границы епархии Ариано-Ирпино-Лачедонии] на сайте [www.gcatholic.org/ gcatholic.org]
По епархии Ирпино
- Giuseppe Cappelletti, [books.google.it/books?id=JdUCAAAAQAAJ&pg=PA117 Le chiese d’Italia della loro origine sino ai nostri giorni], vol. XIX, Venezia 1864, pp. 117–138 (итал.)
- Vincenzio d’Avino, [books.google.it/books?id=fUIsAAAAYAAJ&pg=PA31 Cenni storici sulle chiese arcivescovili, vescovili e prelatizie (nullius) del Regno delle Due Sicilie], Napoli 1848, pp. 31–33 (итал.)
- Giuseppe Gabrieli, [emeroteca.provincia.brindisi.it/Japigia/1932/Articoli/fascicolo%203/Bibliografia%20di%20Puglia%20Japigia%201932%20fs.3.pdf Bibliografia di Puglia], parte II, pp. 334–335 (итал.)
По епархии Лачедонии
- О епархии Лачедонии на сайте [www.catholic-hierarchy.org/diocese/dl203.html], страница [www.catholic-hierarchy.org Сatholic-hierarchy.org]
- Giuseppe Cappelletti, [books.google.it/books?id=CAQVAAAAYAAJ&pg=PA560 Le chiese d’Italia della loro origine sino ai nostri giorni], vol. XX, Venezia 1866, pp. 560–565 (итал.)
- Pius Bonifacius Gams, Series episcoporum Ecclesiae Catholicae, Leipzig 1931, [www.wbc.poznan.pl/dlibra/docmetadata?id=65154&showContent=true vol. I], pp. 887–888; [www.wbc.poznan.pl/dlibra/docmetadata?id=65155&showContent=true vol. II], p. 16 (лат.)
См. также
Напишите отзыв о статье "Епархия Ариано-Ирпино-Лачедонии"
Отрывок, характеризующий Епархия Ариано-Ирпино-Лачедонии
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
