Базельское епископство

Епископство Базель
нем. Bistum Basel
Герб епископства
латинский обряд
Главный город	Солотурн
Страна	Швейцария Швейцария
Дата основания	IV век
Кафедральный собор	Собор святых Урса и Виктора
Митрополия	подчинено непосредственно папе римскому
Приходов	520 (на 31.12.2011)
Иерарх	Феликс Гмюр (с 2010/2011 г.)
Площадь епархии	12 585 км²
Население епархии	3 096 000 чел.
Число католиков	1 094 000 чел.
Доля католиков	35,3 %
Официальный сайт	[www.bistum-basel.ch/ tum-basel.ch]

Епископство Базель (нем. Bistum Basel, лат. Dioecesis Basileensis) — католическая епархия в Швейцарии с центром в городе Солотурн. При этом «базельским» диоцез называется лишь по традиции: в ходе Реформации епископы покинули город в 1527 г., перенеся свою резиденцию в Прунтрут в современном кантоне Юра, в то время как город Базель в 1529 г. перешёл в протестантизм. В 1828 г. главным городом епархии стал Солотурн, а его раннеклассицистическая церковь свв. Урса и Виктора получила статус кафедрального собора.

В настоящее время территория Базельского епископства охватывает кантоны Ааргау, Базель-Ланд, Базель-Штадт, Берн, Юра, Люцерн, Шаффхаузен, Солотурн, Тургау и Цуг.

История

История епархии восходит к позднеантичному епископству с центром в римском поселении Августа Раурика (примерно в 20 км восточнее Базеля), первый предстоятель которого, Юстиниан Раурикский (Justinianus Rauricorum), принял участие в Сардикийском церковном соборе в 343/344 г. и в Кёльнском поместном соборе 346 г.

По всей видимости, в начале V в. после разрушения города алеманнами епископская резиденция была перенесена в каструм Базилия (Basilia), из которого со временем возник современный город Базель. Вместе с тем нельзя однозначно утверждать последовательность Раурикского и Базельского епископств, так как вплоть до Рагнахария, епископа первой трети VII в., упомянутого в качестве епископа Аугста и Базеля (Augustanus et Basileae ecclesiarum praesul), достоверных сведений этой эпохи не сохранилось.

Первым предстоятелем епархии ещё со Средневековья считается Пантал (Pantalus), живший то ли ок. 300 г., то ли в V в., и почитающийся святым покровителем епископства; впрочем, его реальное существование не доказано, и является, скорее всего, средневековой легендой.

В 618 г. титул епископа носил Рагнахарий (Ragnacharius, Ragnachar), возглавлявший также аббатство Люксёй.

Непрерывный и достоверный список базельских епископов начинает Валаус (Walaus) времён правления короля Пипина Короткого. При сыне последнего, Карле Великом, епископство под управлением Хайто пережило свой первый расцвет. Хайто, как и Валаус, был аббатом Райхенау, и кроме того — доверенным лицом Карла Великого, и по его поручению совершил дипломатическую поездку в Византию в 811 г. В конце X в., благодаря многочисленным пожертвованиям и актам дарения, в первую очередь, со стороны бездетного бургундского короля Рудольфа III, епископы Базеля смогли создать собственное светское владение, и тем самым стать князьями-епископами. Наибольшего могущества в этом смысле, как светские князья, епископы достигли в XI — первой половине XII вв., особенно при епископе Буркхарде фон Фенисе (Burkhard von Fenis, ок. 1040—1107), в ходе борьбы за инвеституру занявшем сторону Генриха IV, и даже сопровождавшего его в Каноссу.

Заключение Вормсского конкордата, общий кризис центральной власти, усиление Габсбургов и участившиеся конфликты с поднимавшимся городским самоуправлением Базеля сильно ослабили позиции епископской власти в XIII—XIV столетиях, потерявших почти все свои владения в Эльзасе, а также некогда епископские города Брайзах, Нойенбург и Райнфельден.

Церковный собор 1431—1449 гг. едва ли способствовал восстановлению равновесия, окончательно подорванного в ходе Реформации, когда в 1527 г. епископ Кристоф фон Утенхайм (Christoph von Utenheim, ок. 1450—1527) был вынужден перенести свою резиденцию из Базеля в Прунтрут (нем. Pruntrut, фр. Porrentruy). В 1529 г. после иконоборческого погрома в базельском мюнстере город покинул и домский капитул, выбрав своим местопребыванием сохранивший верность католицизму Фрайбург-в-Брайсгау (вплоть до 1678 г., когда Фрайбург был занят французами в ходе Голландской войны, а домский капитул перебрался в Арлесхайм, где с этого момента и до 1792 г. располагался кафедральный собор епархии).

Радикальные перемены принесла Французская революция и период революционных войн. С отменой Национальным собранием всех феодальных прав, базельские епископы и капитул потеряли свои владения в Эльзасе, в 1790 г., кроме того, присоединённом к новому епископству Кольмар. В том же году с возникновением революционных клубов в базельском княжестве-епископстве вспыхнули беспорядки, подавленные лишь с помощью австрийской армии.

В апреле 1792 г., с началом военных действий и оккупацией части епископских владений, епископ Сигизмунд фон Роггенбах (Sigismund von Roggenbach, 1726—1794) покинул замок в Прунтруте и попытался найти поддержку в Цюрихе и Берне. С радикализацией революционного движения (провозглашение Республики во Франции), в ноябре 1792 г. революционеры объявили о низложении князя-епископа, провозгласив 17 декабря Раурикскую республику, которая стала первой французской «дочерней республикой». Нашедший убежище в Констанце епископ фон Роггенбах скончался 2 года спустя.

Последний князь-епископ Базеля Франц Ксавьер фон Нево (Franz Xaver von Neveu, 1749—1828), избранный в изгнании в Констанце и правивший некоторое время из Оффенбурга, попытался вернуть свои владения под Базелем и даже переехал в Ла-Нёввиль на Бильском озере, однако под давлением французов и Берна, не желавшего рисковать войной, вынужден был вновь удалиться в Констанц, откуда с началом войны второй коалиции через Ульм и Пассау бежал в Вену.

В результате секуляризации фон Нево оказался епископом чисто швейцарского небольшого диоцеза, охватывавшего Базель, регион Фрикталь (к востоку от Базеля) и часть кантона Сототурн. Вернувшись в Оффенбург, он в период между 1803 и 1813 гг. — через посредство папского нунция в Люцерне — активно пытался сохранить хотя бы свою духовную власть и восстановить управление.

Новые возможности открыло поражение Наполеона: хотя на Венском конгрессе в 1814 г. требование о восстановлении княжества-епископства было отклонено, в остальном, что касается гарантий существования базельского епископства, фон Нево мог праздновать успех. Ему на руку сыграл и кризис констанцского епископства: в 1814 г. к базельской епархии присоединились констанцская, а также лозаннская части кантона Солотурн и так называемый «Малый Базель» (правобережная часть современного города Базель). В 1820 г. «временно» к ним добавился и кантон Люцерн, прежде подчинённый Констанцу.

На основании конкордата 1828 г. между папой Львом XII и кантонами Базель, Люцерн, Солотурн и Цуг новое «старое» епископство Базель было основано заново, теперь с центром в городе Солотурн. Самое активное участие в формировании новой епархии принял также кантон Берн. Праздничное оглашение этого решения состоялось 13 июля 1828 г. Основой нового домского капитула, который по-прежнему имеет право выбирать своего предстоятеля, стала коллегия церкви свв. Урса и Виктора, составленная из представителей Люцерна, Берна (по три голоса) и Цуга (один голос).

В 1829 г. к конкордату присоединились кантоны Ааргау и Тургау, которым в 1864 г. последовал кантон Берн, области которого на левом берегу Ааре до тех пор подчинялись лозаннскому епископству.

Из новейшей истории епископства следует упомянуть начавшуюся в 1970-х гг. дискуссию о возможной реорганизации самого территориально крупного епископства в Швейцарии; в первую очередь речь шла об административном отделении Тургау и Шафхаузена. Однако никаких окончательных решений принято не было.

Галерея

• Münster Basel 2006 878 retouched.jpg

  Базельский мюнстер — кафедральный собор епархии в Средние века

• Arlesheim - Domkirche1.jpg

  Арлесхаймский собор — главная церковь епископства с 1678 по 1792 гг. Видны также дома капитула

• Kathedrale St. Urs und Viktor retouched.jpg

  Собор святых Урса и Виктора в Солотурне — кафедральный собор епископства Базель с 1828 г.

См. также

• Княжество-епископство Базель
• Базельский мюнстер
• Собор святых Урса и Виктора
• Арлесхаймский собор

Литература

• Georg Boner: Das Bistum Basel, Ein Überblick von den Anfängen bis zur Neuordnung 1828, in. Freiburger Diözesan-Archiv, Band 88, 1968, S. 5-101
• Meinrad Schaab: Hochstift Basel. In: Meinrad Schaab, Hansmartin Schwarzmaier (Hrsg.): Handbuch der baden-württembergischen Geschichte. Band 2: Die Territorien im alten Reich. Im Auftrag der Kommission für geschichtliche Landeskunde in Baden-Württemberg herausgegeben. Klett-Cotta Verlag, Stuttgart 1995, ISBN 3-608-91371-8, S. 460—465

Ссылки

• [www.bistum-basel.ch/ Официальный сайт]
• [www.catholic-hierarchy.org/diocese/dbase.html Информация]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Базельское епископство

– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.