Епископские войны

Епископские войны — серия вооруженных конфликтов в 1639—1640 годов между Шотландией, восставшей против короля Карла I, и Англией. Обращение Карла I к английскому парламенту с требованием оказания материальной поддержки для ведения войны послужило толчком к Английской революции XVII века.

Причины войн

Политика короля Карла I по введению в шотландское пресвитерианское богослужение англиканских обрядов и литургии, а также усиление власти епископов, спровоцировали в 1637 году восстание в Шотландии. Шотландское общество объединилось для оказания отпора королевскому абсолютизму и посягательствам на национальную религию. Манифестом восставших стал Национальный ковенант 1638 года. Переговоры короля с шотландцами результата не принесли, а в ноябре 1638 года генеральная ассамблея шотландской церкви приняла решение об отмене нововведений в богослужении и ликвидации епископата, как несовместимого с пресвитерианской верой. Карл I, убеждённый в необходимости епископов для осуществления королём контроля над церковью и будучи в Англии главой епископальной англиканской церкви, не мог признать решения генеральной ассамблеи. В результате стороны начали готовиться к войне.

Силы сторон

Идеи Национального ковенанта нашли самый широкий отклик у шотландского народа. Вся страна, за исключением немногих убеждённых роялистов в Абердиншире, объединилась для защиты от посягательств короля. Благодаря своевременной подготовке и сбору средств ковенантерам удалось закупить в континентальной Европе вооружение и обмундирование. Была также налажена система набора в шотландскую армию. В Шотландию вернулись ряд опытных полководцев, участвовавших с наёмными отрядами в Тридцатилетней войне, среди которых особенно выделялся Александр Лесли. Ковенантерам удалось найти поддержку у шотландских поселенцев в Ольстере и английских пуритан.

Сторонники короля в Шотландии были в незначительном меньшинстве и группировались вокруг маркиза Хантли и Абердинского университета. Главной силой Карла I были английские вооружённые силы, концентрирующиеся в северных графствах, однако хронический дефицит королевской казны не позволял собрать значительную армию. Более того, непопулярность короля в Англии и симпатия к шотландским протестантам способствовали деморализации королевских войск.

План военной кампании Карла I заключался в одновременной атаке с трёх направлений: армия короля должна была атаковать Шотландию с юга в направлении Эдинбурга; флот, под руководством графа Эрандела и маркиза Гамильтона, должен был высадить десант в Абердиншире и вместе с отрядами Хантли наступать на Перт; а в Кинтайр планировалось вторжение ирландских войск графа Антрима. Общая численность королевских войск превышала 200 тысяч человек.

Первая Епископская война (1639 год)

Несмотря на прекрасный план военной кампании Карла I инициативу захватили шотландцы. Уже в январе 1639 года шотландские отряды овладели королевскими замками Далкит и Дамбартон. В феврале армия ковенантеров под командованием графа Монтроза атаковала роялистов Абердиншира. Лишь один английский корабль смог высадить десант в поддержку отрядов маркиза Хантли. В результате 19 июня Монтроз захватил Абердин. Попытки ирландского вторжения в Кинтайр были отбиты войсками графа Аргайла. В мае королевские войска прибыли в Берик и попытались форсировать Туид, однако были остановлены шотландской армией Александра Лесли.

18 июня 1639 года в Берике было подписано перемирие между королём и ковенантерами. Стороны обязались сложить оружие, а Карл I обещал созвать парламент Шотландии и передать спорные вопросы на его рассмотрение.

Межвоенный период

Берикское перемирие было использовано Карлом I для переговоров с умеренными ковенантерами (включая Монтроза), однако компромисса стороны не достигли: король по-прежнему настаивал на сохранении епископата в шотландской церкви, что было неприемлемо для ковенантеров. Раздосадованный король прервал переговоры и вернулся в Лондон, отказавшись участвовать в работе шотландских генеральной ассамблеи и парламента. 12 августа в Эдинбурге открылась генеральная ассамблея шотландской церкви, которая не только подтвердила ликвидацию епископата, но и объявила, что сам пост епископа противен божественным установлениям. Собравшийся 31 августа парламент законодательно утвердил решения генеральных ассамблей. Лидеры ковенантского движения начали переговоры с Францией о военной поддержке.

В свою очередь король Карл I был вынужден в начале 1640 года созвать английский парламент для утверждения субсидий на продолжение войны с Шотландией. Однако депутаты этого парламента (получившего название «Короткого») выступили против посягательств короля на свободы народа и отказали в субсидиях. Положение Карла I ещё больше осложнилось.

Вторая Епископская война (1640 год)

В конце лета 1640 года война возобновилась. Ведущим советником короля в это время стал бывший наместник Ирландии граф Страффорд. Он с большой энергией приступил к реорганизации королевской армии и нахождению новых источников её финансирования. Однако инициатива вновь принадлежала шотландцам: 20 августа войска Александра Лесли перешли Туид и вступили на территорию Англии. Быстрым маршем пройдя по Нортумберленду, шотландцы атаковали английскую армию лорда Конвея и в битве при Ньюберне одержали победу. 30 августа войска Лесли захватила Ньюкасл. В королевской армии начались волнения против несправедливой войны в защиту ненавидимых пуританами епископов. Карл I был вынужден пойти на переговоры с шотландцами.

Рипонское перемирие

По условиям Рипонского перемирия, заключённого 26 октября 1640 года, шотландские войска оккупировали шесть североанглийских графств и получали от короля денежное содержание в размере 850 фунтов стерлингов в день. Переговоры продолжились в Лондоне, где Карл I был вынужден созвать новый парламент для санкционирования введения налога для выплаты шотландцам. Этот парламент, получивший название «Долгого», аннулировал абсолютистские мероприятия короля, обвинил в государственной измене ведущих королевских советников и фактически захватил власть в стране. Депутаты Долгого парламента поддержали требования ковенантеров на переговорах шотландцев с королём.

Лондонский мир

21 июня 1641 года между Англией и Шотландией был заключен Лондонский мир: Карл I обязался утвердить все постановления шотландского парламента, принятые со времени начала восстания в 1637 году, объявить амнистию участникам мятежа и войны и вывести королевские гарнизоны из Берика и Карлайла. Кроме того шотландская армия должна была получить денежную компенсацию в размере 300 тысяч фунтов стерлингов, до выплаты которой сохранялась оккупация североанглийских графств.

В 1641 году король предпринял поездку в Шотландию, где утвердил решения шотландского парламента и возобновил переговоры с умеренными ковенантерами. В 1642 году в Англии началась гражданская война между роялистами и сторонниками парламента, которая вскоре распространилась и на Шотландию, в результате чего результаты шотландской победы в Епископских войнах перестали быть актуальными (подробнее см. Гражданская война в Шотландии).

Литература

• Fissel, Mark Charles. The Bishops' Wars: Charles I's Campaigns against Scotland, 1638-1640. — Cambridge: Cambridge University Press, 1994. — 356 p. — ISBN 0521466865.

Отрывок, характеризующий Епископские войны

– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.