Еппесен, Кнуд

Кнуд Е́ппесен (дат. Knud Jeppesen; 15 августа 1892 — 14 июня 1974) — датский музыковед и композитор. Отец археолога Кристиана Еппесена.

Окончил Копенгагенскую консерваторию (1916) как органист и Копенгагенский университет (1917) как музыковед (ученик Ангула Хаммериха), совершенствовался у Гвидо Адлера в Венском университете. Изучал также композицию под руководством Карла Нильсена и в дальнейшем был пропагандистом и популяризатором его творчества. С 1917 г. работал в Копенгагене органистом, с 1920 г. преподавал теорию музыки в консерватории. Был активным участником Международного музыковедческого общества со времени его создания в 1927 году, в 1931—1954 гг. редактировал журнал общества «Acta musicologica», в 1949—1952 гг. занимал пост президента Общества. С 1947 г. профессор Орхусского университета, в 1950 г. основал при университете Институт музыковедения и руководил им до 1957 г. В 1957 г. вышел в отставку и поселился в Италии.

Как музыковед Еппесен известен, прежде всего, трудами по истории итальянской полифонической музыки XVI века. Его докторская диссертация «Стиль Палестрины, с особым вниманием к диссонансам» (дат. Palestrinastil med særligt henblik paa Dissonansbehandlingen; 1923) была опубликована в немецком (1925) и английском (1927, второе расширенное издание 1946, репринт 1971) переводах. Ещё более популярной стала следующая монография «Контрапункт (Вокальная полифония)» (дат. Kontrapunkt (Vokalpolyfoni); 1930), которая многократно переиздавалась в переводах на немецкий и английский языки. Как редактор и палеограф Еппесен известен антологей старинной итальянской клавирной музыки (1960) и критическим изданием ранних фроттол (1970).

Собственное композиторское творчество Еппесена включает, главным образом, хоровые сочинения, среди которых Pеформационная кантата (дат. Reformationskantate; 1936), посвящённая памяти жертв Второй мировой войны оратория «Датский Te Deum» (1942), «Месса королевы Дагмары» (дат. Dronning Dagmar Messe; 1945), кантата Oрхусского университета (1946), хоровые циклы на слова Уильяма Шекспира и Уолта Уитмена. Еппесену также принадлежит опера «Розаура» (дат. Rosaura; 1950, либретто композитора по мотивам Карло Гольдони), симфония (1946), концерт для валторны c оркестром (1942), «Маленькое летнее трио» для флейты, виолончели и фортепиано (1941), скрипичная соната (1919) и др.

Действительный член Kоролевской Датской академии наук (1943).

Научные труды (выборка)

• Die Dissonanzbehandlung bei Palestrina. Diss. Wien, 1922.
• Palestrinastil med saerligt henblik paa dissonansbehandlingen. Copenhagen, 1923, (нем. перевод под назв. «Der Palestrinastil und die Dissonanz», 1925; англ. перевод под названием «The style of Palestrina and the dissonance», 1927, 2-е изд., исправленное и дополненное, 1946).
• Kontrapunkt (vokalpolyfoni). Copenhagen, 1930; 3-е изд. 1962 (нем. перевод под назв. «Kontrapunkt; Lehrbuch der klassichen Vokalpolyphonie», 1935, 5-е изд. 1970; англ. перевод под назв. «Counterpoint, the polyphonic vocal style of the sixteenth century», 1939; рус. перевод в дипломной работе Войченко, Ростов-на-Дону, не опубликован).
• Wann entstand die Marcellus-Messe? // Studien zur Musikgeschichte: Festschrift für Guido Adler. Wien, 1930, SS.126-36.
• Über einige unbekannte Frottolenhandschriften // Acta Musicologia, 11 (1939), pp. 81–114.
• Marcellus-Probleme // Acta musicologia, 16-17 (1944-5), pp. 11–38.

Редакторская работа

• Die italienische Orgelmusik am Anfang des Cinquecento: die «Recerchari, motetti, canzoni, libro primo» des Marco Antonio (Cavazzoni) da Bologna (1523) in Verbindung mit einer Auswahl aus den «Frottole intabulate da sonare organi» des Andrea Antico da Montona (1517) und aus den Tabulaturhandschriften in Castell’Arquato. Køobenhavn: W. Hansen, 1960.
• La frottola. Bemerkungen zur Bibliographie der ältesten weltlichen Notendrucke in Italien. Aarhus: Universitetsforlaget i Aarhus, 1968-70.

Отрывок, характеризующий Еппесен, Кнуд

– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.