Ереванская государственная консерватория имени Комитаса
Ереванская государственная консерватория имени Комитаса (ЕГК) | |
Оригинальное название |
арм. Երևանի Կոմիտասի անվան պետական կոնսերվատորիա |
---|---|
Год основания | |
Ректор |
Шаген Шагинян |
Расположение | |
Юридический адрес |
0001, Ереван, ул. Саят-Новы, 1а |
Сайт |
[www.conservatory.am/en/ servatory.am/en/] |
Награды |
Ереванская государственная консерватория имени Комитаса (ЕГК) в Армении была основана в 1921 году при содействии Романоса Меликяна, вначале как музыкальная студия, а спустя два года — уже как высшее музыкальное учебное заведение. С 1931 года директором консерватории был Спиридон Меликян.
Необходимость создания такого учебного заведения назрела уже давно, однако отсутствие государственности препятствовало её созданию. И только с обретением независимости стало возможным создание в Армении музыкального вуза. Все предпосылки для этого к тому времени уже имелись.
Во-первых, это наличие богатого в своем жанровом многообразии народного и народно-профессионального искусства.
Во-вторых, это сформировавшееся ещё к середине XIX века национальное профессиональное композиторское искусство, которое представляли такие крупные в истории армянской музыкальной культуры деятели, как Комитас, Т. Чухаджян, Х. Кара-Мурза, М. Екмалян, А. Тигранян, А. Спендиаров и другие. Хотя деятельность большинства из них происходила вне пределов Армении (в Константинополе, Тифлисе, Москве, Санкт-Петербурге), именно их творчество вызвало к жизни первую армянскую национальную оперу («Аршак II» — Т. Чухаджян, 1868 г.), оперетту, литургию, классические ансамбли, романсы и пр.
Содержание
Ректоры
Романос Меликян (1921—1924)
Аршак Адамян (1924—1926)
Анушаван Гевондян (1926—1930)
Спиридон Меликян (1930—1931)
Вардан Самвелян (1933—1936)
Константин Сараджев (1936—1938; 1940—1954)
Самсон Гаспарян (1938—1940)
Григорий Егиазарян (1954—1960)
Лазарь Сарьян (1960—1986)
Эдгар Оганисян (1986—1991)
Тигран Мансурян (1992—1995)
Армен Смбатян (1995—2002)
Сергей Сараджян (2002)
Известные преподаватели
- Аветисян, Хачатур Мехакович
- Аматуни, Сусанна (Шушаник) Бабкеновна
- Амбакумян Анна Александровна
- Андриасян, Роберт Христофорович
- Апоян, Шушаник Арутюновна
- Сарьян, Аракси Арцруновна
- Атаян, Роберт Аршакович
- Брутян, Марго Арамовна
- Брутян, Левон Арамович
- Гаспарян, Гоар Микаэловна
- Гаспарян, Элеонора Самсоновна
- Дероян, Новалис Вараздатович
- Домбаев, Карп Савельевич
- Закарян, Каро Оганесович
- Малхасян, Екатерина Ашотовна
- Мангасарян, Рафаэль Арамович
- Мангасарян, Георгий Рафаэлович
- Мирзоян, Эдвард Михайлович
- Навасардян, Светлана Оганесовна
- Оганесян, Эдгар Сергеевич
- Пашинян, Эдуард Рубенович
- Сараджев, Георгий Вардович
- Сарьян, Лазарь Мартиросович
- Тертерян, Авет Рубенович
- Тигранов, Георгий Григорьевич
- Тигранова, Ирина Георгиевна
- Хосровян Евгения Аркадьевна
- Шахназарян, Тамара Константиновна
См. также
Выпускники Ереванской консерватории
Напишите отзыв о статье "Ереванская государственная консерватория имени Комитаса"
Ссылки
- [www.conservatory.am Официальный сайт Ереванской государственной консерватории им. Комитаса]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?: |
Отрывок, характеризующий Ереванская государственная консерватория имени Комитаса
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.