Ереванский азербайджанский государственный драматический театр

Ереванский азербайджанский государственный драматический театр им. Дж. Джаббарлы
Труппа театра в 1939 году. Третий слева во втором ряду — Юнис Нури
Прежние названия	Армянский азербайджанский государственный театр им. Дж. Джабарлы (также Армянский государственный тюркский театр им. Дж. Джабарлы)
Основан	1928 год
Здание театра
Местоположение	Ереван, Армянская ССР → Баку, Азербайджан
Руководство
Директор	Ифтихар Пириев
Ереванский азербайджанский государственный драматический театр на Викискладе

К:Театры, основанные в 1928 году

Ереванский азербайджанский театр им. Дж. Джаббарлы (азерб. C. Cabbarlı adına İrəvan Dövlət Azərbaycan Teatrı, Ҹ. Ҹаббарлы адына Jереван Дөвлəт Азәрбајҹан Драм Театры) — азербайджанский государственный драматический театр, основанный в городе Эривань в 1928 году. Это был первый театр другого народа на территории Армении. Впоследствии театру было присвоено имя основоположника азербайджанской советской драматургии Джафара Джаббарлы. В Ереване театр был расположен на улице Н. Зарьяна (19-а). Видными деятелями этого театра являлись Юнус Сулейманов, Дагестанлы, Али Зейналов, Бахши Галандарлы, Али Шахсабахлы и др.

Исторический очерк

Предыстория

Основанию театра предшествовали любительские театральные постановки в 1880—1882 годах. В 1882 году в Эривани начали ставить пьесы армянского автора В. Мадатова на азербайджанском языке. В 1886 году учащимися Эриванской русско-мусульманской школы по инициативе 23-летнего преподавателя азербайджанского языка этой школы Фиридун-бека Кочарлинского была поставлена комедия Мирзы Фатали Ахундова «Мюсье Жордан и Дервиш Мастали шах» (Ф. Кочарлинский, у которого уже был опыт актёрской игры, который он получил в Гори и в Шуше, приехал работать учителем в Эривань в 1885 году). Этой постановкой начинается история азербайджанского театра в Ереване.

С 1896 года спектакли на азербайджанском языке в Эривани стали проходить более или менее регулярно. В этих постановках раскрывался талант молодого актера Ю. Н. Сулейманова. После здания школы местом для спектаклей служил зал во дворце хана Панаха, а когда он стал слишком мал, спектакли проходили в театре братьев Джанполаджановых. Азербайджанцы в Эриване играли роль меценатов, но не директоров театров. В дореволюционные годы любителяим ставились «Ревизор» Николая Васильевича Гоголя, «Гаджи Гара» М. Ф. Ахундова, «Надир-шах» Наримана Нариманова, «Мертвецы» Джалила Мамедкулизаде и др.

Основание театра

В 1928 году в Эриване был основан Азербайджанский драматический театр, которому впоследствии было присвоено имя драматурга Джафара Джаббарлы. Это был первый театр другого народа на территории Армении. Театр функционировал в Армянской ССР, оставаясь единственным азербайджанским театром в Армении, до 1988 года и был ликвидирован в 1989 году в связи с массовой депортацией азербайджанцев из Армении^{[нет в источнике 5135 дней]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

В 30-е годы театр носил название «Армянский азербайджанский государственный театр им. Дж. Джабарлы» (азерб. Ç. Çabarlь adьna Ermənistan Azərbajçanlь Devləti Teatrosu), или «Армянский государственный тюркский театр им. Дж. Джабарлы» (азерб. Ç. Çabarlь adьna Ermənistan devləti tyrk teatrosu).

Дальнейшая история

Театр действовал до 1988 года (с перерывом в 1949 — 1967). Центральное место в репертуаре театра занимали музыкальные комедии «Аршин мал алан», «Не та, так эта» Узеира Гаджибекова. В разное время в театре выступали Юнис Нури, Кязим Зия, А. Шахсабахлы и др.

С 1934 по 1951 год главным режиссёром театра был Бахши Галандарлы.

В апреле 1944 года в Ереване Азербайджанский театр имени Дж. Джабарлы постановкой «Отелло» участвовал на Всесоюзном фестивале шекспировских спектаклей, посвященном 380-летию со дня рождения Уильяма Шекспира.

В 1967 году после длительного перерыва многие годы работавший в Ереване Азербайджанский театр вновь возобновил свою деятельность. В его репертуар были включены «Севиль» Дж. Джабарлы, «Намус» А. Ширванзаде, «Фархад и Ширин» С. Вургуна, «Пламя» А. Ереванлы и А. Сулейманова.

К 100-летию со дня рождения В. И. Ленина театр подготовил спектакль «Братья» (о семье Ульяновых) В. Гераскина и Г. Ягджяна (реж. Н. Саркисян). В 1979 году театр поставил пьесу Анара «Лето в городе».

С 1989 года творческая труппа театра продолжала свою деятельность в Баку, в театральной студии при Азербайджанском драматическом театре. В 1994 году указом Президента Азербайджана Гейдара Алиева театру вновь был присвоен статус государственного.

Театр регулярно часто выступает с гастролями в различных регионах Азербайджана, а также в Грузии и Дагестане.

Галерея

• Программы постановок в театре
• Janjur Samed program.jpg

  «Джанджур Самед» — переделанная М. Эфендиевым пьеса Мольера «Мнимый больной»

• Ashiq Qarib opera program.jpg

  Опера «Ашик-Гариб» З. Гаджибекова

• From the rain under shower program.jpg

  Пьеса «Из под дождя да под ливень» Н. Б. Везирова. Художник Джаббар Кулиев (Засл. худ. Арм. ССР)

• Bahar program.jpg

  Драма «Весна» М. Тахмасиба

• Афишы постановок в театре
• Dead man opera poster.jpg

  Пьеса «Мертвецы» Дж. Мамедкулизаде

• In 1905 poster.jpg

  Пьеса «В 1905 году» Дж. Джаббарлы

• Sevil opera poster.jpg

  Пьеса «Севиль» Дж. Джаббарлы

• Arshin mal alan poster in Yerevan.jpg

  Оперетта «Аршин мал алан» У. Гаджибекова

Ссылки

• [www.rol.ru/news/misc/newssng/08/03/29_026.htm «Иреванский Государственный театр выступит с гастролями в Европе»]Rol.ru, 29.03.2008.

Отрывок, характеризующий Ереванский азербайджанский государственный драматический театр

Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.


В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.


Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.