Ереванский кинофестиваль 2007

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ереванский кинофестиваль 2007
Золотой абрикос
Общие сведения
Дата проведения с 9 по 14 июля
Место проведения Ереван
число конкурсных работы 120
Дополнительные сведения
число стран представивших свои работы 53
Число участников
IMDb [www.imdb.com/event/ev0001170/2007 0001170/2007]
Официальный сайт фестиваля [www.gaiff.am www.gaiff.am]

4-й Ереванский кинофестиваль «Золотой абрикос» 2007 года — прошёл в Ереване — столице Республики Армения с 9 июля по 14 июля.





История

Кинофестиваль проходил под девизом с 9 июля по 14 июля 2007 года в столице Армении Ереване. Для участие в 4-ем Международном кинофестивале «Золотой абрикос» поступило около 350 заявок из 53 стран мира[1], из которых для участия в конкурсе было выбрано 120 работ. Открывался «Золотой абрикос 2007» ереванской премьерой фильма знаменитых итальянских кинорежиссеров братьев Паоло и Витторио Тавиани о Геноциде армян 1915 года «Гнездо жаворонка». На фестивале братья были отмечены премией им. Сергея Параджанова «за вклад в мировой кинематограф» и наградой президента Армении «За вклад в дело международного признания геноцида»
Во время конкурса были организованы ежедневные конкурсы, джаз-концерты и выставки произведений кинохудожников. В период работы фестиваля состоялся внеконкурсный показ фильмов известных режиссёров, а также был организован семинар «Режиссёры без границ», в рамках которого было представлены проекты из Афганистана, Армении, Грузии, Ирана, Киргизии, России, Сербии и Турции. Двенадцать отобранных были представлены на питчинге, в котором приняли участие крупнейшие европейские кинофонды — Hubert Bals Fund, Cine-Regio and Gцteborg Film Festival Fund, World Cinema Fund и другие. Другие шесть проектов получили поддержку: двум участникам выделили по пять тысяч долларов на развитие, другими заинтересовалось министерство культуры Армении.[2]
В дни конкурса прошел Фестиваль французских фильмов и мастер-классы почетных гостей Джафара Панахи (Иран), Лео Каракса, Брюно Дюмона, Чеки Карио (Франция), Андрея Звягинцева (Россия), Чанг Дона (Корея). Специально ко дню проведения кинофестиваля был выпущен альбом-каталог «Забытое искусство. Плакаты к армянским фильмам. 1926—1989» (автор Виген Галстян, руководитель проекта Мелик Карапетян), в книге, помимо плакатов на русском и армянском языках имеется информация справочного содержания[2]

Победителем «Золотого абрикоса-2007» в номинации «Игровое кино» стал фильм «Импорт — экспорт» австрийского режиссёра Ульриха Зайдля.
Картина армянского режиссёра Вардана Ованесяна «История людей войны и мира» получила главный приз в номинации «Документальный фильм». Картина бывшего фронтового оператора посвящена конфликту в Карабахе. При награждении режиссёра фильма председатель жюри конкурса документальных картин сказал:

фильм нас многому научил, мы не знали, что происходит. Неужели задача неигрового фильма - лишь информирование зрителя, а мастерство тут ни при чем?[2]

Победителем в номинации «Армянская панорама» стал фильм «Кричащие» Карлы Карапетян из Великобритании. Темой фильма послужили отношения западных и восточных армян, роли в картине исполнили солисты группы System of a Down, все участники которой потомки переживших геноцид[2]

В этом году для участников был предусмотрен специальный приз «Древо жизни», который был вручен армянскому автору короткометражного фильма «Время обеда» студенту 2-го курса философского факультета Гору Багдасаряну. По замыслу организаторов «Золотого абрикоса», обладатель приза определился следующим образом — ребенок из зала сорвал с дерева на сцене одну из ленточек, на которой было написано названия фильма[1] Фестиваль широко освещался в средствах массовой информации, репортажи о конкурсе в числе прочих телеканалов делал и российский канал «Культура». Закрытие мероприятия состоялось 14 июля 2010 года показом картины российского режиссёра Андрея Звягинцева под названием «Изгнание»

Впервые после закрытия фестиваля в Ереване в НКР прошел показ фильмов представленных для участия в конкурсе. Зрителю были представлены лучшие фильмы четвертого международного ереванского кинофестиваля «Золотой абрикос».[3]

Премия имени Параджанова «за вклад в мировой кинематограф»

Жюри конкурса

в номинации лучший фильм
в номинации лучший документальный фильм
в номинации «Армянская панорама»
в номинации приза Международной федерации кинопрессы (ФИПРЕССИ)
в номинации приза экуменического жюри

Победители и лауреаты конкурса

Лучший фильм

ГРАН ПРИ — ЗОЛОТОЙ АБРИКОС

специальный приз жюри — серебряный абрикос

Специальный диплом жюри

Лучший документальный фильм

ГРАН ПРИ — ЗОЛОТОЙ АБРИКОС

специальный приз жюри — серебряный абрикос

Лучший фильм «Армянской панорамы»

ГРАН ПРИ — ЗОЛОТОЙ АБРИКОС

специальный приз жюри — серебряный абрикос

Специальный диплом жюри

Другие призы

Приз Международной федерации кинопрессы (ФИПРЕССИ)

Приз экуменического жюри

Приз удачи «Дерево жизни»

Напишите отзыв о статье "Ереванский кинофестиваль 2007"

Примечания

  1. 1 2 Новости — Армения // [newsarmenia.ru/arm1/20070716/41707981.html Ереванский кинофестиваль «Золотой абрикос» подтвердил статус крупного регионального события] // 16.07.2007
  2. 1 2 3 4 Время Новостей // Ольга Шервуд //[www.vremya.ru/print/183038.html Пора молочной спелости В Ереване завершился международный кинофестиваль «Золотой абрикос»] // N°127, 20 июля 2007
  3. РИА-Новости // [www.rian.ru/culture/20090811/180508101.html Кинофестиваль «Золотой абрикос» совершит турне по Карабаху и Джавахку] // 11.08.2009

См. также

Ссылки

  • [www.moscow.am/welcome/11-intervews/137-2008-07-18-07-03-45.html?tmpl=component&print=1&page= КАРЛА КАРАПЕТЯН: Кричащая]

Отрывок, характеризующий Ереванский кинофестиваль 2007

– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.