Ереванский кинофестиваль 2009

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ереванский кинофестиваль 2009
Золотой абрикос
Общие сведения
Дата проведения с 12 по 19 июля
Место проведения Ереван
число конкурсных работы 166
Дополнительные сведения
число стран представивших свои работы 67
Число участников
IMDb [www.imdb.com/event/ev0001170/2009 0001170/2009]
Официальный сайт фестиваля [www.gaiff.am www.gaiff.am]

6-й Ереванский кинофестиваль «Золотой абрикос» 2009 года — прошёл в Ереване — столице Республики Армения с 12 июля по 19 июля при содействии Министерства культуры Армении.





История

Кинофестиваль проходил с 12 июля по 19 июля 2009 года в столице Армении Ереване. Кинофестиваль ознаменовался торжественным событием — присуждением престижной премии Голливудской ассоциацией иностранной прессы (The Hollywood Foreign Press Association, HFPA). Вручил её директору фестиваля и режиссёру Арутюну Хачатряну представитель HFPA Йорам Каан[1]

Открытие фестиваля «Золотой абрикос 2009» состоялось премьерой фильма французского режиссёра Лорена Тюэля «Замкнутый круг» с Жаном Рено в главной роли. В фильме говорилось о семье Малакян, в которой сын пытается противостоять властному отцу тем самым пытаясь порвать с преступной деятельностью и начать самостоятельную жизнь. По словам Алена Терзяна — почетного гостя фестиваля и продюсера фильма основная суть картины — роль и значение семейных уз, традиционно присущих армянской семье[1] .
Для участие в 6-м Международном кинофестивале «Золотой абрикос» было заявлено свыше 450 фильмов из 67 стран мира, из которых для участия в конкурсе было выбрано 150 картины. Более 250-ти аккредитованных иностранных журналиста освещали работу фестиваля. Ряд европейских и мировых телеканалов делали обзорные репортажи из Еревана, в числе которых был «Euronews» — работающий на фестивале уже четвёртый год
Фильмы были представлены в трех основых конкурсных номинациях: зарубежные игровые, документальные и «Армянская панорама». Кроме основных номинаций, на фестивале были представлены работы в рамках форума «Режиссёры без границ». В этом году был также несколько изменен формат форума, вместо ранее выдаваемых грантов, было решено оказывать финансирование проектов-победителей. Судили конкурсные фильмы три состава жюри в трех основных номинациях, а также независимое жюри «ФИПРЕССИ» /Международная Федерация кинопрессы/ и Экуменическое или церковное жюри.
Жюри «Зарубежного игрового кино» возглавил известный японский режиссёр Кохэй Огури, помимо него в состав жюри этой номинации вошли: немецкий режиссёр Альберт Видершпиль являвшийся в своё время руководителем немецкого филиала кинокомпании «20-й век Фокс», Пако Пош из Испании продюсировавший первый фильма Педро Альмодовара, призёр Берлинского кинофестиваля американский актёр Эрик Богоссян; Нана Джорджадзе из Грузии которая за фильм «Учитель любви» была номинирована на «Оскар» в номинации лучший зарубежный фильм, Арсине Ханджян — канадская актриса и супруга знаменитого режиссёра Атома Эгояна[2].
Председатель фестиваля «Кинотавр» — Александр Роднянский, возглавил жюри документальных фильмов. В составе жюри также были Майкл Видеман из Германии, Ян-Хайдн Смитт из Великобритании, Энис Риза из Турции и Артем Мелкумян представляющий Армению[2].

Судили фильмы в номинации «Армянской панорамы» жюри в составе представителей западного и европейского кино армянского происхождения под председательством Айк Балян из Нидерландов — директор «PolyGram Filmed Entertainment», внесшей большой вклад в развитие киноиндустрии Голландии, Бельгии.[1][2] .

В состав жюри «ФИПРЕССИ» были включены Жан-Макс Межан из Франции, Джованни Оттоне из Италии, Арцви Бахчинян представляющий Армению и другие. На суд независимого церковного Экуменического жюри в составе Гвидо Конвентса (Бельгия), Дениса Мюллера (Франция) и представителя армянского духовенства были представлены фильмы не только религиозного, но и духовного содержания[2].

Кинофестиваль «Золотой абрикос» был богат внеконкурсной программой и в особенности ретроспективной. В рамках программы «Один день в Европе» были показаны картины немецких, французских, польских и голландских режиссёров. Любители интеллектуального кино в рамках ретроспективной программы фестиваля имели возможность увидеть фильмы классиков жанра, таких как Ежи Сколимовски, Роб Нильссон, Кохэя Огури. По уже сложившейся традиции во время фестиваля были проведены мастер-классы с участием именитых режиссёров. В рамках проекта «Ереванские премьеры» зрителям были представлены новая картина Фрэнсиса Форда Копполы «Тетро», фильмы российского режиссёра Сергея Соловьева «Анна Каренина» и «2-Асса-2», а также картина «Граница» режиссёра Арутюна Хачатряна. В программе «Арабские ночи» были представлены фильмы режиссёров из Ливии (в сотрудничестве с немецкими и французскими коллегами), ОАЭ и Алжира[1] .

На фестивале по сравнению с другими годами было ряд нововведений, так во внеконкурсной программе было организованно два новых проекта — «Мастера» и «Сделано в Армении». В программе «Мастера» были представлены картины, посвященные мэтрам мирового кинематографа — Луису Бунюэлю, Микеланджело Антониони и Тонино Гуэрро. В рамках проекта «Сделано в Армении» были представлены фильмы, снятые за последние годы Национальным киноцентром и студией документальных фильмов «Айк». Кроме этого, впервые в рамках специальной программы документальных картин были представлены фильмы-призёры последних лет одного из самых авторитетных фестивалей документального кино — Нью-Йоркского кино и видео фестиваля «Маргарет Мид».
Фестиваль ознаменовался 85-летием выдающегося армянского режиссёра Сергея Параджанова и 40-летием его картины «Цвет граната», а также 80-летними юбилеями ещё двух армянских классиков режиссёров — Баграта Ованнисяна и Армана Манаряна. В связи с юбилейными датами в рамках внеконкурсной программы фестиваля были представлены, ставшие классикой отечественного кинематографа работы этих режиссёров[1] .

Торжественная церемония закрытия шестого международного кинофестиваля «Золотой абрикос» началась с премьеры армянской версии картины «Цвет граната» легендарного режиссёра Сергея Параджанова[1].

После закрытия фестиваля в Ереване «Золотой абрикос» совершил турне по регионам Карабаха, Джавахети, городам и селам Армении. В 2009 году с 12 по 16 августа фестиваль на колесах «Золотой абрикос» во второй раз прошёл в Джавахетие, и 19 по 23 августа в третий раз в НКР, во время турне на суд зрителю были представлены лучшие фильмы Шестого международного ереванского кинофестиваля «Золотой абрикос». В рамках программы «Золотой абрикос на колесах» специально для юных зрителей организаторы фестиваля были включили в программу и ряд мультфильмов. Фестиваль на колесах прошёл при поддержке министерства культуры Армении, а также министерства культуры и по вопросам молодежи НКР[3]

Приз «мастеру своего дела»

Жюри конкурса

в номинации лучший игровой фильм
в номинации лучший документальный фильм
в номинации «Армянская панорама»
в номинации приза Международной федерации кинопрессы (ФИПРЕССИ)
в номинации приза экуменического жюри


Победители и лауреаты конкурса

Лучший игровой фильм

ГРАН ПРИ — ЗОЛОТОЙ АБРИКОС

специальный приз жюри — серебряный абрикос

Специальный диплом жюри

Лучший документальный фильм

ГРАН ПРИ — ЗОЛОТОЙ АБРИКОС

специальный приз жюри — серебряный абрикос

Специальный диплом жюри

Лучший фильм «Армянской панорамы»

ГРАН ПРИ — ЗОЛОТОЙ АБРИКОС

Специальный диплом жюри

Другие призы

Приз Международной федерации кинопрессы (ФИПРЕССИ)

Приз экуменического жюри

Напишите отзыв о статье "Ереванский кинофестиваль 2009"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 [viperson.ru/wind.php?ID=613129&soch=1 Присуждение престижной премии НFРА ереванскому кинофестивалю `Золотой абрикос` — главный итог фестиваля]
  2. 1 2 3 4 Российская газета // [www.rg.ru/2009/07/13/armeniafilm-anons.html В Ереване открылся кинофестиваль «Золотой абрикос»] // 13 июля 2009 г.
  3. РИА-Новости // [www.rian.ru/culture/20090811/180508101.html Кинофестиваль «Золотой абрикос» совершит турне по Карабаху и Джавахети] // 11.08.2009

Ссылки

  • Радио «Свобода» // [www.svobodanews.ru/content/transcript/1780856.html В Ереване завершился 6-й Международный кинофестиваль «Золотой абрикос»] // 20.07.2009
  • «Голос Армении» //Цовинар Симонян-Локмагезян // [www.golos.am/index.php?option=com_content&task=view&id=47889&Itemid=53 «Золото Абрикоса»] // 11 July 2009

Отрывок, характеризующий Ереванский кинофестиваль 2009

Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.