Ермаченков, Иван Январович

Иван Январович Ермаченков
Дата рождения	7 января 1919(1919-01-07)
Место рождения	дер. Старая Сушня, Рославльский уезд, Смоленская губерния, РСФСР
Дата смерти	19 сентября 1992(1992-09-19) (73 года)
Принадлежность	СССР СССР
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии	лишён всех званий и наград

Иван Январович Ермаченков (7 января 1919, дер. Старая Сушня, Смоленская губерния — 19 сентября 1992, Смоленская область) — советский военнослужащий, участник Великой Отечественной войны, полный кавалер ордена Славы, помощник командира сапёрного взвода 1109-го стрелкового полка, 330-й стрелковой дивизии, сержант — на момент представления к награждению орденом Славы 1-й степени.

Биография

Родился 7 января 1919 года в деревне Старая Сушня (на территории современного Рославльского района Смоленской области) в крестьянской семье. Окончил 4 класса, работал в колхозе.

В октябре 1939 году призван в Красную Армию. С первых дней Великой Отечественной войны участвовал в боях с захватчиками. В сентябре 1941 года попал в окружение и плен. Бежал, вернулся в свою деревню.

В мае 1942 года был мобилизован в партизанский отряд «За Родину.». В июне дезертировал из отряда, вернулся домой и поступил на службу в полицию. До сентября 1943 года нес службу в Дубровской волостной полиции. Нес охранную службу в соседнем селе Ивановское, участвовал в обысках, выгонял жителей на работы.

В сентябре 1943 года вновь призван в армию Рославльским райвоенкоматом. С ноября 1943 года участвовал в боях с захватчиками в составе 1109-го стрелкового полка 330-й стрелковой дивизии. В составе этой части прошел до конца войны. Воевал на Западном, Белорусском и 2-м Белорусском фронтах.

24 декабря 1943 года в районе деревни Голочево красноармеец Ермаченков И. Я. под огнём противника проделал два прохода в проволочных заграждениях, вместе с пехотой участвовал в штурме траншей. За это бой награждён медалью «За отвагу».

В июне 1944 года в составе своей части участвовал в Могилевской наступательной операции.

В ночь на 22 июня 1944 года в районе деревни Буглаево красноармеец Ермаченков И. Я., участвуя в разведке боем, под огнём противника переправился через реку Проня. Проделал два прохода в минных полях, снял 30 мин. Первым ворвался в траншеи противника и забросал их гранатами, своими действиями обеспечил переправу стрелковых подразделений. Был тяжело ранен.

Приказом по частям 330-й стрелковой дивизии от 19 июля 1944 года красноармеец Ермаченков Иван Январович награждён орденом Славы 3-й степени.

После госпиталя вернулся в свою часть. Принимал участие в боях за освобождение Белоруссии и Польши. Стал сержантом, командиром саперного отделения.

26-27 августа 1944 года при форсировании реки Нарев в районе местечка Визна сержант Ермаченков И. Я. под огнём противника первым переправился к берегу, занятому врагом. Увлекая за собой бойцов высадился на заминированный берег, лично снял 50 противопехотных мин. Был ранен, но не покинул поле боя, лично руководил наведением переправы.

Приказом по войскам 50-й армии от 4 января 1945 года сержант Ермаченков Иван Январович награждён орденом Славы 2-й степени.

В период с 8 февраля по 31 марта 1945 года, в ходе Восточно-Померанской операции, при частой передислокации полка сержант Ермаченков И. Я. руководил постройкой 13 наблюдательный пунктов, трех мостов и нескольких переправ. В тяжелых условиях, часто под огнём противника, его отделения всегда выполняло работы в срок. В ходе боев участвовал в отражении контратак противника, расчищал пути наступающим войскам, снял несколько десятков мин. В рядах стрелковых подразделений участвовал в уличных боях за город Данциг и при выходе на побережье Балтийского моря. Был представлен к награждению орденом Отечественной войны 2-й степени, командиром дивизии статус награды был изменен.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 июня 1945 года сержант Ермаченков Иван Январович награждён орденом Славы 1-й степени. Стал полным кавалером ордена Славы. Последний орден остался неврученным.

После Победы был демобилизован. Вернулся на родину.

В сентябре 1949 года был арестован. 18 февраля 1950 года осужден трибуналом Смоленского гарнизона по статье ст. 58-1 «б» УК РСФСР. Трибунал посчитал, что участием в боях и ранениями частично искупил свою вину и приговорил к 15 года лишения свободы. Было возбуждено ходатайство о лишении наград.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 ноября 1949 года Ермаченков Иван Январович лишен орденов Славы 2-й и 3-й степеней и медали «За отвагу».

Был награждён орденами Славы 1-й, 2-й и 3-й степеней, медалью «За отвагу».

После освобождения вернулся в родные места. Работал кузнецом в совхозе «Ивановский».

Умер 16 сентября 1992 года. Похоронен на кладбище в поселке Ивановское Рославльского района Смоленской области.

Литература

• Документы Государственного архива Российской Федерации
• Полные кавалеры ордена Славы. Биографический словарь. Т.2. М.: Воениздат, 2010

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=17486 Иван Январович Ермаченков]. Сайт «Герои Страны». Проверено 6 сентября 2014.

Отрывок, характеризующий Ермаченков, Иван Январович

Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.