Ермолаева, Ольга Юрьевна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ольга Юрьевна Ермолаева (род. 3 февраля 1947, Новокузнецк) — русская поэтесса, редактор.





Биография

Окончила факультет театральной режиссуры Московского института культуры. Работала журналистом, воспитателем, руководила кукольным театром. С 1978 г. заведует отделом поэзии в журнале «Знамя». Ермолаевой опубликованы четыре книги стихов.

Поэт Юрий Беликов отмечал:

Через её «родовспомогающие» руки проходили стихи Леонида Мартынова, Варлама Шаламова, Бориса Слуцкого, Арсения Тарковского, Булата Окуджавы, Новеллы Матвеевой, Андрея Вознесенского, Беллы Ахмадулиной, да всех, чьи ставшие классикой имена ни назови. А подборки стихов Юрия Казарина и Бориса Рыжего!.. <…> Свидетельствую: все главные редакторы и завотделами поэзии ведущих литературных журналов столицы — от «Юности» до «Нового мира» — регулярно печатали и печатают на страницах подведомственных им изданий собственные произведения. Ермолаева же за время служения русской поэзии не опубликовала в «Знамени» ни одного своего стихотворения. А сами-то её стихи волнуют память: «Я тоже в Москву в лапоточках пришла за рыбным обозом из дали безвестной!..», «Не страшно, Володя, что нету любви, а страшно — товарища нету», «И постыл смехотворный печатный успех, и так страшно, что скажет народ»[1].

«Невыплаканностью эпической печали» характеризует поэзию Ермолаевой Геннадий Красников[2]. Критик Борис Кутенков утверждает: «Ермолаева пишет стихи, которые рождаются как выдох энергии, поражающей кумулятивным воздействием и заражающей интонацией — после них хочется писать самому. Творчество Ермолаевой — действительно настоящего, а не придуманного пиаром поэта, — заслуживает того, чтобы находиться на равных правах с завсегдатаями поэтических разделов толстых журналов»[3].

Библиография

  • Настасья. — М., 1978.
  • Товарняк : Стихи / Ольга Ермолаева; [Худож. Е. Дробязин]. — М. : Мол. гвардия, 1984. — 79 с. :ил. ; 16 см. Содерж.: Стихи; Товарняк: Поэма. — 25000 экз.
  • Юрьев день : Поэмы / Ольга Ермолаева. — М. : Сов. писатель, 1988. — 100, [2] с. ; 17 см. Содерж.: Поселок; Дорогие родные. — 10000 экз. — ISBN 5-265-00023-2.
  • Анютины глазки : [Стихи] / Ольга Ермолаева. — СПб. : Изд-во Фонда рус. поэзии : Альм. «Петрополь», 1999. — 83, [2] с. ; 17 см. 700 экз. — ISBN 5-89108-035-4.

Напишите отзыв о статье "Ермолаева, Ольга Юрьевна"

Примечания

  1. [magazines.russ.ru/ra/otkliki/07.html Ю. Беликов. Тучки небесные] // «На смену!» (Екатеринбург), 4 апреля 2008 г.
  2. [www.litrossia.ru/archive/142/poetry/3507.php Г. Красников. Прекрасное не может быть не вечным] // «Литературная Россия», № 14, 8.04.2005.
  3. [homo-legens.ru/homo-legens-no-1-2013/pravila-chteniya/boris-kutenkov-zapolnenie-vakuuma/ Б. Кутенков. Заполнение вакуума] // «Homo Legens», № 1 / 2013.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Ермолаева, Ольга Юрьевна

«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!