Ершовский район

Ершовский муниципальный район

Герб
Страна	Россия Россия
Статус	Муниципальный район
Входит в	Саратовскую область
Включает	11 муниципальных образований
Административный центр	Ершов
Дата образования	23 июля 1928
Глава администрации	Зубрицкая Светлана Анатольевна
Глава района	Бурлаков Владимир Павлович
Население (2016)	↘37 905 (1,52 %)
Плотность	8,99 чел./км²
Площадь	4215,17 км²
Часовой пояс	MSK (UTC+3)
Код автом. номеров	64, 164
[ershov.sarmo.ru Официальный сайт]
ОКАТО	[classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=63217000000 63 217 000 000]

Ершо́вский райо́н — муниципальное образование в Саратовской области.

Административный центр — город Ершов.

География

Район расположен в центральном Левобережье, на Сыртовой равнине, в зоне сухой степи. По территории района протекают реки Большой Узень, Малый Узень, Большой Кушум (левый приток Большого Иргиза) и их притоки. Многие местные автомобильные дороги проложены вдоль оросительных каналов. Часто встречаются пруды и водохранилища.

Территория района — 4,3 тыс. км² (второй по величине район области).

История

В 1926 году в состав Ершовской волости Новоузенского уезда Саратовской губернии входило 10 сельсоветов, на территории волости находилось 45 населённых пунктов. В июне 1928 года Ершов становится районным центром Пугачёвского округа Нижне-Волжского края РСФСР. По состоянию на 1930 год, в Ершовском районе находилось 96 населённых пунктов, в том числе посёлок городского типа Ершов. В 1934 году в Ершовском районе Саратовского края РСФСР располагался 1 поселковый совет, 17 сельских советов, 52 населённых пункта. На 1 января 1935 года здесь находилось 38 колхозов, 2 трестированных совхоза (молмясосовхоз Кушумский и сортсемсовхоз имени Яковлева).

19 мая 1960 года в состав района включена территория упразднённого Ново-Репинского района.

С 1 января 2005 года район преобразован в муниципальное образование Ершовский муниципальный район.

История заселения

1 февраля 1963 года Ершов получил статус города районного подчинения. Но прежде, чем влиться в семью городов Саратовской области, ему предстояло из одного единственного домика, где помещались работники изыскательской партии, прокладывающей трассу будущей железной дороги, вырасти в рабочий поселок, станцию Рязано-Уральской, а позже Приволжской железной дороги.

В Ершовском музее, созданном на базе Дома пионеров, рассказ об истории края начинается с именного Указа, данного Екатериной II «Правящему должность Губернатора Воронежского и Саратовского Черткову» о заселении города Узеня — одной из шести крепостей Заволжья.

История края уходит в далекое прошлое. Разгромив остатки Золотой Орды, присоединив Казанское и Астраханское Ханства, русское государство обратило внимание на укрепление своих юго-восточных границ. Началось освоение и заселение районов Среднего и Нижнего Поволжья и Заволжья. До появления в Заволжье русских поселенцев, эти земли почти до конца XVIII века находились в руках калмыков и киргиз-кайсаков. На сотни километров раскинулось дикое поле. Бескрайняя степь, травы в рост человека, большие стада сайгаков, косяки диких лошадей, везде полное господство диких животных. Но человек боялся заселять богатые земли, кочевники своими набегами наводили страх. Так было до второй половины XVIII века. В связи с военными действиями России с Турцией, царское правительство проявило озабоченность, как бы Турция не спровоцировала нападение кочевников киргиз-кайсаков на важнейшие волжские коммуникации. Для предотвращения этого императрица Екатерина II издаёт в 1788 году Указ о построении в Заволжье, на реке Большой Узень и в других местах 6 крепостей.

Так, недалеко от современного города Новоузенска на реке Большой Узень построили крепость Узень, а в 45 километрах от неё выше по течению реки Большой Узень ещё одну крепость — Орлов-Гай. Эта крепость по количеству воинов, вооружению и техническому оснащению была ещё более мошной, чем крепость Узень. Орлов Гай был самой мощной крепостью из всех шести построенных. Помимо основной своей задачи — защите Заволжья от кочевников — построение крепости Орлов-Гай содействовало заселению Заволжья. В ближайшие годы после возведения крепости недалеко от неё возникло татарское поселение Осинов-Гай и ряд других населённых пунктов.

21 августа 1788 года издаётся царский Указ о заселении крестьянами земель между Узенями. Согласно этому Указу начинается переселение малоземельных крестьян из центральной России и Украины в Заволжье. Примером тому служит сохранившийся документ от 1885 года, который был вручен крестьянину Тамбовской губернии Спасского уезда Степину Василию Кузьмичу, разрешающий ему с семьей и ещё 49 семьями поселиться на территории Новоузенского уезда Самарской губернии. Документ этот хранится в Ершовском районном краеведческом музее. Он свидетельствует о том, как возникло село Александрия. А ещё раньше в конце XVIII — начале XIX веков появились села Миус, Верхний Кушум. В Миус переселенцы приехали из Тульской губерний, Тамбовской губерний, Пензенской губерний, в Верхний Кушум — из Тульской губернии. Село Краснянка появилось в 20—30-х годах XIX века. Переселенцы прибыли с Украины из сел Ахтырка и Краснополье Харьковской губернии.

Однако заселение этих территорий в первой половине XIX века шло медленно. Новые села были небольшие. Так, в селе Перекопном в 1831 году имелось всего 12 семей, хотя оно появилось на 20 лет раньше Краснянки. Семьи были большие — от 12 до 40 человек. Со второй половины XIX века заселение Ершовского края пошло более быстрыми темпами. Царское правительство в течение всего периода колонизации Заволжья всемерно содействовало переселенцам. На пустынном берегу реки Малый Узень, где ныне стоит село Краснянка, правительство построило несколько саманных землянок, а на балке Большая Таловка — хорошо благоустроенный пруд. В сухой безводной степи пруд имел исключительно важное значение. Все это казна безвозмездно передала переселенцам. В наделении их землей правительство не скупилось.

Правительство хорошо понимало, что освоить огромный Заволжский край можно только активно заселив его. Никакие крепости и военные городки не закрепят территорию за государством, если на ней не будет мирных поселений. Переселение шло главным образом из центральных губерний России, Украины, где своей земли не хватало. Крестьяне в основном переселялись с казенных земель. По указу императрицы Екатерины II переселялись в Заволжье и иностранцы, особенно немцы. Им здесь отводились лучшие земли. В девяти километрах от Ершова возник немецкий колонок (селение) Антоновка, в трех километрах — колонок Липпертсталь.

Царское правительство пыталось переселять в Заволжье всех недовольных, строптивых, провинившихся. В 1863 году за поддержку восстания поляков сюда выслали литовцев, которые создали здесь своё село Чёрная Падина. Переселялись и раскольники. Но особенно много было беглых: семьи беглецов, разный служивый и посадский люд искали на отдаленных окраинах страны свободы от крепостной зависимости и неволи, избавления от жестокой эксплуатации. Правительство принимало меры для возвращения беглецов, но несмотря на это, многие села по рекам Большой и Малый Узени были заселены беглыми крестьянами. Селились здесь и татары, мордва, чуваши, люди других национальностей.

Порвать с привычным укладом жизни, решиться оставить дома и могилы отцов могли лишь люди наиболее жизнедеятельные, активные, упорные и настойчивые. Им не страшны были возникающие препятствия, они их умело преодолевали и находили то, что искали: свободные земли и собственную свободу. Крепостное право практически отсутствовало в Заволжье. На территории современного Ершовского района лишь в небольшом селе Верхний Кушум был крепостник, помещик Бобрин. Да в бывшей Миусской волости Новоузенского уезда Самарской губернии были крепостники-помещики в небольших деревнях: в Коптевке — помещик Коптев, в Карповке — Гуськов, Казначеевке — помещик Степанов. У всех у них крепостные крестьяне были вывезены из центральных губерний.

В бывшем Новоузенском уезде крепостных крестьян было всего 5 процентов, тогда как в Саратовской губернии в целом — 54,8 процента, а в некоторых уездах этой губернии процент крепостных доходил до 60—70. В Петровском уезде Саратовской губернии 74 процента земли принадлежало дворянам, а в Вольском уезде — даже 83 процента. В Новоузенском же уезде — только 11,3 процента, на землях нынешнего Ершовского района и того меньше, хотя и здесь были крупнейшие помещики. Так, помещик Мальцев имел собственной земли 100 тысяч десятин и арендованной казенной и удельной — 35841 десятину. Одно его имение находилось на территории совхоза «Кушумский».

Основная земля в этом крае была распределена по земельным крестьянским общинам. Община периодически через 7—10 лет делила землю по крестьянским дворам по числу мужских душ (в среднем по 8 десятин на душу). На большие села приходилось по несколько десятков тысяч десятин. Однако такое большое количество земли не спасало бедноту. В Новоузенском уезде 53 процента всех крестьянских дворов сдавало в аренду или продавало свои наделы, а потом попадало в долговую зависимость к кулакам. В отличие от центральных губерний, где решающее и преобладающее значение имели помещики, в Заволжье в экономической жизни села в эксплуатации и порабощении бедноты решающее значение имели крупные кулаки.

Почти полное отсутствие крепостничества избавило экономику Заволжья от различных феодальных пут, но капитализм, получивший наибольшее развитие, наложил свой отпечаток на жизнь людей. Так, в селе Орлов Гай крупнейшие богачи Шутаревы, Леоновы, Черновы, Киндеевы, Догадовы, Факоновы, Сташевские засевали многие тысячи десятин пшеницей и другими культурами, имели многочисленные стада скота, держали сотни батраков, в их руках были сосредоточены все рычаги экономической и политической жизни села.

Уже в 1860 году Заволжье представляло собой одну из богатейших местностей России, заволжская пшеница считалась одной из лучших. В. И. Ленин писал следующее: «Таким образом, происходит перемещение главного центра производства зерна: в 1860—1870 годах Средне-Чернозёмные губернии были впереди всех, а в 1880-х годах они уступили первенство степным и нижневолжским губерниям». (В. И. Ленин. Полн. собр. соч. т. 3, стр. 253). Но если зерно производится в больших объёмах, значит его нужно вывозить для продажи. Примерно в это же время в России происходит развитие железнодорожной сети — самого прогрессивного для того времени транспорта. Протянулось стальное полотно и в заволжские степи.

(При подготовке статьи использованы материалы краеведа С. К. Амельчева и Ершовского районного краеведческого музея).

Население

Численность населения
1989	2002	2009	2010	2011	2012	2013
52 864	↘50 337	↘48 196	↘41 609	↘41 481	↘40 634	↘39 893
2014	2015	2016
↘39 234	↘38 558	↘37 905

10 000

20 000

30 000

40 000

50 000

60 000

2011

2016

Урбанизация

В городских условиях (город Ершов) проживают 53.53 % населения района.

Муниципально-территориальное устройство

В 2013 году Краснянское муниципальное образование и Перекопновское муниципальное образование были преобразованы путём их слияния. Вновь образованное сельское поселение получило название Перекопновское муниципальное образование.

Законом Саратовской области от 28 марта 2016 года № 33-ЗСО, были преобразованы, путём их объединения, Моховское, Новорепинское и Орлово-Гайское муниципальные образования — в Новорепинское муниципальное образование, наделённое статусом сельского поселения, с административным центром в селе Новорепное.

Законом Саратовской области от 28 марта 2016 года № 34-ЗСО, были преобразованы, путём их объединения, Декабристское и Рефлекторское муниципальные образования — в Декабристское муниципальное образование, наделённое статусом сельского поселения, с административным центром в посёлке Целинный.

С 2016 года в Ершовском районе 62 населённых пункта в составе одного городского и десяти сельских поселений:

№	Городское и сельские поселения	Административный центр	Количество населённых пунктов	Население	Площадь, км2
1	Муниципальное образование город Ершов	город Ершов	5	↘22 159	343,17
2	Антоновское муниципальное образование	село Антоновка	4	↘1123	254,84
3	Декабристское муниципальное образование	посёлок Целинный	10	↘1293	431,85
4	Кушумское муниципальное образование	посёлок Кушумский	7	↘1189	391,16
5	Марьевское муниципальное образование	село Марьевка	4	↘872	207,69
6	Миусское муниципальное образование	село Миусс	5	↘1391	410,57
7	Новокраснянское муниципальное образование	село Новая Краснянка	4	↗1783	197,93
8	Новорепинское муниципальное образование	село Новорепное	9	↘996	978,23
9	Новосельское муниципальное образование	посёлок Новосельский	4	↘1333	196,18
10	Перекопновское муниципальное образование	село Перекопное	7	↘1997	612,41
11	Чапаевское муниципальное образование	село Чапаевка	3	↘862	191,14

Экономика

Район сельскохозяйственный, производитель твёрдых сортов пшеницы, продукции животноводства. Ряд опытных хозяйств, в том числе ОПХ «Ершовское». Развита пищевая промышленность, производство строительных материалов. В районе имеется крупное месторождение щебня (Новосельское).

Транспорт

Железнодорожная станция Ершов.

Протяжённость автодорог общего пользования с твёрдым покрытием — 343,2 км.

По территории района проходит железнодорожная линия Саратов — Уральск, от узловой станции Ершов идёт линия на Пугачёв. На территории района несколько железнодорожных станций. Имеются предприятия железнодорожного транспорта: ТЧ Ершов, ВЧД Ершов и другие.

Достопримечательности

Вблизи села Чапаевка у реки Большой Кушум расположен бальнеологический и грязелечебный курорт им. В. И. Чапаева. Основан в 1860 году на базе источников минеральных вод.

Люди, связанные с районом

• Шкунов, Михаил Алексеевич — Герой Советского Союза

Литература

• Атлас автомобильных дорог Саратовской области. Саратов, 2000.
• Сборник статистических сведений по районам Нижне-Волжского края. 1930 год.
• Сборник статистических сведений по Саратовскому краю за 1934 год. 1935 год.

Библиография

• газета Ленинский путь (Ершовский район), 1990 год, 22 сентября.
• газета Ленинский путь (Ершовский район), 1990 год, 29 сентября.

См. также

• Административное деление Саратовской области
• Населённые пункты Саратовской области
• Гербы районов Саратовской области

Ссылки

• [ershov.sarmo.ru ОфициальнЫЙ САЙТ АДМИНИСТРАЦИИ ЕРШОВСКОГО МУНИЦИПАЛЬНОГО РАЙОНА]
• [saratov.gov.ru/region/municipal_areas/ershov.php Сведения о районе на сайте администрации Саратовской области]
• [ershovcity.ru Информационно — развлекательный портал города Ершов]
• [er64.ru Ершовский район на новостных сайтах и прессе]
• [www.gorod-ershov.ru/ Ершов в интернете]

Отрывок, характеризующий Ершовский район

«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.