Ершов, Владимир Иванович

Владимир Иванович Ершов
генерал В. И. Ершов
Дата рождения	21 июля 1844(1844-07-21)
Дата смерти	4 августа 1899(1899-08-04) (55 лет)
Место смерти	Берлин
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	кавалерия, казачьи войска
Годы службы	1844—1890
Звание	генерал-майор
Командовал	2-й гусарский Павлоградский полк, Оренбургское казачье войско
Сражения/войны	Русско-турецкая война 1877—1878
Награды и премии	Орден Святой Анны 3-й ст. (1872), Орден Святого Станислава 2-й ст. (1876), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1877), Орден Святой Анны 2-й ст. (1877), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1886), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1891), Орден Святой Анны 1-й ст. (1895), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1899)

Владимир Иванович Ершов (1844—1899) — наказной атаман Оренбургского казачьего войска и оренбургский губернатор.

Родился 21 июля 1844 г. в семье полковника Ивана Ивановича Ершова (1806—1864) и Варвары Сергеевны, урождённой княжны Вяземской. Детство провёл в имении Воробьёво, которое считалось одним из лучших в Подольском уезде.

Образование получил на юридическом факультете Берлинского университета, по окончании которого 3 июня 1866 года был зачислен унтер-офицером в лейб-гвардии Гусарский полк и 25 июня следующего года произведён в корнеты, 17 апреля 1870 года получил чин поручика. В 1871 году назначен полковым казначеем и полковым квартирмейстером, 16 апреля 1872 года был произведён в штабс-капитаны и награждён орденом Св. Анны 3-й степени, в 1874 году временно исправлял должность полкового адъютанта. Произведённый 19 февраля в ротмистры Ершов командовал эскадроном Его Величества, 6 ноября 1876 года назначен флигель-адъютантом и награждён орденом Св. Станислава 2-й степени; 27 марта 1877 года получил чин полковника.

Во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. находился в составе западного отряда и за отличие в сражении под Телишем в октябре 1877 года награждён орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом; за переход через Балканы в декабре был пожалован орденом Св. Анны 2-й степени с мечами.

В 1879 году Ершов был утверждён в должности командира 1-го дивизиона лейб-гвардии Гусарского полка, а 5 мая 1881 года был назначен командиром 2-го гусарского Павлоградского полка, которым командовал до 9 ноября 1882 года.

В 1882 году была проведена военная реформа, в ходе которой почти все (кроме гвардейских) гусарские и уланские полки были переформированы в драгунские. Драгунские полки получили новую форму, которую в войсках сразу же окрестили «мужицкой». После того, как всю кавалерию перевели в драгунскую, Ершов собрал офицеров своего полка и предложил им похоронить гусарский мундир. Был изготовлен гроб, в который положили венгерку с чакчирами, ментик, сапоги и саблю. В похоронах участвовал весь полк в конном строю. Гроб поставили на катафалк и под звуки похоронного марша проводили до кладбища, где под ружейный салют опустили в могилу.
После этого Ершов был освобождён от должности.

С 1885 года он был почётным мировым судьёй Подольского мирового округа. В 1886 году награждён орденом Св. Владимира 3-й степени, а в 1887 году произведён в генерал-майоры (со старшинством от 21 января 1892 года). С 30 августа 1887 года находился в отставке; был предводителем дворянства Подольского уезда Московской губернии; в начале 1890 года избран Московским губернским предводителем дворянства. В 1891 году получил орден Св. Станислава 1-й степени.

Его имения — Воробьёво и Юшино — по свидетельству С. Д. Шереметева, побывавшего там в конце июня 1886 года, были образцовыми хозяйствами: «рожь и овес удивительны, кормовые травы, племенной скот холмогорской и голландской породы, башкирские свиньи, сыроварня — возделываются сыры французский, бри, бакштейн; маслобойный завод, паровая мельница, казарма для рабочих… был на большой прекрасной пасеке… Вся обстановка и образ жизни старозаветный, патриархальный. Словом, стародворянское гнездо».

21 января 1892 года Ершов вернулся на службу с назначением Оренбургским губернатором и наказным атаманом Оренбургского казачьего войска. «За неустанные заботы по благоустройству губернии» В. И. Ершов был награждён в 1895 году орденом Св. Анны 1-й степени. Одним из крупнейших деяний Ершова на посту губернатора и наказного атамана было проведение в Оренбургской губернии Всероссийской переписи населения; из всех собранных здесь трёхсот с лишним тысяч переписных листов Центральный статистический комитет забраковал только тридцать два; в 1898 году Ершову была объявлена высочайшая благодарность, а в мае 1899 года его отметили орденом Св. Владимира 2-й степени.

Скончался В. И. Ершов 4 августа 1899 года в Берлине, где находился на лечении, похоронен в Москве на кладбище Донского монастыря.

Семья

В. И. Ершов венчался 20 апреля 1877 года в церкви Михайловского дворца в Петербурге с Еленой Михайловной (1854—1923) — сестрой товарища по полку Михаила Михайловича Леонтьева, дочерью шталмейстера М. И. Леонтьева (1824—1885) и Варвары Михайловны, урождённой Бутурлиной (1829—1882). Фрейлина, позднее (в 1900—1903 гг.) — начальница харьковского Института благородных девиц, с 1912 года — директор Екатерининского института в Санкт-Петербурге. Их дети:

• Александр (1878—?), учился в Пажеском корпусе, офицер гренадерского полка;
• Мария (1879—1923), фрейлина великой княгини Ксении Александровны, вторая супруга Владимира Андреевича Шателена (1864—1935), третьей его женой стала Елена Михайловна Леонтьева, кузина Марии Владимировны;
• Елизавета (1880—1946) — умерла в эмиграции;
• Иван (1883—?), учился в Пажеском корпусе.
• Валериан (1889—1919, от тифа) — во время Гражданской войны вступил в ряды Белой армии.

Источники

• Милорадович Г. А. Список лиц свиты их величеств с царствования императора Петра I по 1886 год. — СПб., 1886
• Семёнов В. Г., Семёнова В. П. [kraeved.opck.org/lichnosti/orenburg_gub_nakaz_atamani_okv/ershov.php Губернаторы Оренбургского края.] — Оренбург, 1999
• Список генералам по старшинству. Составлен по 1 сентября 1896 года. — СПб., 1896
• Федорченко В. И. Свита российских императоров. Т. I. — М., 2005

Отрывок, характеризующий Ершов, Владимир Иванович

– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.