Ерёменко, Николай Николаевич (младший)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Ерёменко-младший
Мікала́й Мікала́евіч Яроменка-мало́дшы
Имя при рождении:

Николай Николаевич Ерёменко

Профессия:

актёр театра и кино

Карьера:

19692001

Награды:

Никола́й Никола́евич Ерёменко-мла́дший (14 февраля 1949, Витебск, Белорусская ССР, СССР — 27 мая 2001, Москва, Россия) — советский и российский актёр театра и кино, кинорежиссёр. Народный артист Российской Федерации (1994).[1]





Биография

Николай Ерёменко родился в Витебске, в семье народного артиста СССР Николая Николаевича Ерёменко и народной артистки БССР Галины Александровны Орловой (30 ноября 1928).

В 1967 году поступил во ВГИК (мастерская С. А. Герасимова и Т. Ф. Макаровой), окончил его в 1971-м и в том же году бы принят в труппу Театра-студии киноактёра; с 1976 года — актёр Киностудии имени М. Горького.

В кинематографе Николай Ерёменко дебютировал в 1969 году в фильме С. Герасимова «У озера». По итогам ежегодного опроса зрителей журналом «Советский экран» был признан лучшим актёром 1980 года — за роль Сергея Сергеевича в фильме «Пираты XX века».

Актёр скончался в Москве, в Боткинской больнице, 27 мая 2001 года в результате инсульта. Похоронен 31 мая в Минске на Восточном кладбище, рядом с отцом.

Семья

  • мать — Галина Александровна Орлова (род. 30 ноября 1928), актриса Национального академического театра имени Янки Купалы, снялась в фильмах: «Амнистия» (1980), «Атланты и кариатиды» (1980), «Жениться — не журиться» (фильм-спектакль) (1987), «Милый лжец» (Беларусь, фильм-спектакль) (1990)
  • супруга — Вера Юрьевна Титова
  • дочь — Ольга Николаевна Еременко (род. 5 мая 1975)
  • дочь — Татьяна Николаевна Ерёменко (род. 1990) от Татьяны Юрьевны Масленниковой

Признание и награды

Творчество

Роли в театре

«Красное и чёрное», Жюльен Сорель. В роли мадам де Реналь — Наталья Бондарчук.

Актёр кино

Режиссёр кино

Напишите отзыв о статье "Ерёменко, Николай Николаевич (младший)"

Примечания

  1. 1 2 [graph.document.kremlin.ru/page.aspx?1162778 Почётное звание присвоено указом Президента России № 434 от 1 марта 1994 года]

Литература

  • Кино: энциклопедический словарь. — М., 1987. — С. 137.
  • Раззаков Ф. Досье на звёзд. 1962—1980. — М., 1998. — С. 534—542.
  • Всемирный биографический энциклопедический словарь. — М., 1998. — С. 267.
  • Раззаков Ф. Актёры всех поколений. — М., 2000. — С.358—363.
  • Прощание // Экран и сцена. — М., 2001, № 19/20. — С. 2.
  • Кинословарь. Т.1. СПб., 2001. — С. 415—416.
  • Агапова И. Давыдова М. Николай Еременко. — М., 2005. — С. 352, илл.
  • Агапова И. Давыдова М. Супермены российского кино. — М., 2008.— С.336, илл. Глава 1. Николай Еременко — победитель «Пиратов XXI века» С.7-77.

Ссылки

  • Раззаков Ф. [eternaltown.com.ua/content/view/2298/2/1/2/ Николай Ерёменко]
  • [www.kp.ru/daily/22559/9698/ Умер победитель «Пиратов XX века»]
  • [www.kp.ru/daily/22568/10021 Отчего умер Николай Еременко-младший?]

Отрывок, характеризующий Ерёменко, Николай Николаевич (младший)

– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.