Ерёмин, Степан Илларионович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Степан Илларионович Ерёмин
Дата рождения

30 октября 1897(1897-10-30)

Место рождения

село Беломестное, ныне Новооскольский район, Белгородская область

Дата смерти

28 июля 1941(1941-07-28) (43 года)

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Пехота

Годы службы

1916 — 1917 годы
1918 — 1941 годы

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

103-й Варшавский полк
93-й стрелковый полк
13-й Сенниский стрелковый полк
2-я стрелковая дивизия
5-я стрелковая дивизия
50-я стрелковая дивизия
20-й стрелковый корпус

Сражения/войны

Первая мировая война
Гражданская война в России
Великая Отечественная война

Награды и премии

Степан Илларионович Ерёмин (30 октября 1897 года, село Беломестное, ныне Новооскольский район, Белгородская область — 28 июля 1941 года) — советский военный деятель, генерал-майор (4 июня 1940 года).





Начальная биография

Степан Илларионович Ерёмин родился 30 октября 1897 года в селе Беломестное ныне Новооскольского района Белгородской области.

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

В мае 1916 года был призван в ряды Русской императорской армии и направлен в 123-й запасной пехотный полк, дислоцированный в Перми, где закончил учебную команду. В октябре того же года был направлен на учёбу в Саратовскую школу прапорщиков, после окончания которой в марте 1917 года был направлен в 155-й запасной полк, дислоцированный в Камышине, где был назначен на должность младшего офицера роты. В июле того же года был направлен в 41-й пехотный полк (Юго-Западный фронт). В декабре 1917 года Ерёмин был демобилизован из рядов армии в чине прапорщика.

В мае 1918 года вступил в ряды 2-го Воронежского красногвардейского полка, где служил помощником командира роты, а затем командиром роты, а также принимал участие в боевых действиях против германских войск под Новым Осколом и Валуйками.

В августе того же года вступил в ряды РККА, после чего был направлен в 103-й Варшавский полк и, находясь на должностях командира роты, батальона и временно исполняющего должность командира полка, принимал участие в боевых действиях на Южном фронте против войск под командованием генерала П. Н. Краснова.

В январе 1919 года был назначен на должность начальника бригадной учебной школы 1-й бригады 13-й стрелковой дивизии, после чего принимал участие в боевых действиях против войск под командованием А. И. Деникина в Донбассе и под Луганском и Острогожском, а осенью — в оборонительных боевых действиях под Воронежем против войск под командованием генералов К. К. Мамонтова и А. Г. Шкуро. В марте 1920 года после излечения от тифа Ерёмин был назначен на должность заведующего регистрационным отделом, а затем — на должность коменданта 4-го участка тыла 13-й армии, после чего принимал участие в боевых действиях против вооружённых формирований под руководством Н. И. Махно в районах Пятихатки, Гуляй Поля, Миргорода и Сорочинцев.

В августе 1920 года Ерёмин был назначен на должность помощника начальника штаба по оперативной части маневренного отряда Харьковского сектора, затем — на должность помощника начальника штаба по оперативной части 85-й отдельной бригады ВОХР, в ноябре того же года — на должность командира 93-го стрелкового полка (31-я стрелковая бригада), в составе которого участвовал в ликвидации объединённого вооружённого формирования под командованием Левченко, Чалого и Чёрного на территории Черкасского уезда Киевской губернии.

В январе 1921 года был назначен на должность помощника командира 69-го стрелкового полка 23-й бригады, а в июне — на должность командира батальона 61-го стрелкового полка 7-й стрелковой дивизии.

Межвоенное время

В июле 1921 года Ерёмин был назначен на должность помощника командира по строевой части 2-го полка особого назначения Киевской бригады, в апреле 1922 года — на должность командира батальона 393-го стрелкового полка (44-я стрелковая дивизия, Украинский военный округ), а в июле — на должность помощника командира и командира батальона 131-го стрелкового территориального полка.

В октябре 1924 года Ерёмин был направлен на учёбу на Стрелково-тактические курсы «Выстрел», после окончания которых в августе 1925 года был назначен на должность командира батальона и временно исполняющего должность начальника штаба 300-го стрелкового полка (100-я стрелковая дивизия), преобразованного из 131-го стрелкового территориального. В феврале 1928 года был назначен на должность начальника штаба 130-го Богунского полка (44-я стрелковая дивизия), в декабре 1930 года — на должность начальник 1-й части штаба 44-й стрелковой дивизии.

В апреле 1931 года Ерёмин был назначен на должность командира и военкома 13-го Сенниского стрелкового полка (5-я стрелковая дивизия, Белорусский военный округ), в марте 1936 года — на должность помощника командира, в августе 1937 года — на должность командира 2-й стрелковой дивизии, в октябре 1939 года — на должность командира 5-й стрелковой дивизии, в декабре того же года — на должность командира 50-й стрелковой дивизии, а в июле 1940 года — на должность командира 20-го стрелкового корпуса. В 1941 году после окончания курсов усовершенствования начальствующего состава при Академии Генерального штаба РККА имени К. Е. Ворошилова вернулся на прежнюю должность.

Великая Отечественная война

С началом войны корпус под командованием генерал-майора Ерёмина находился в резерве Ставки Верховного Главнокомандования, затем 10 июля 1941 года был включён в состав 13-й армии, после чего принимал участие в ходе Смоленского сражения, в ходе которого в середине июля противник прорвал оборону Западного фронта на правом фланге и в центре, после чего подвижные моторизованные соединения прошли расстояние до 200 километров, окружив Могилёв и заняв Оршу, Кричев, Смоленск и Ельню. Часть 13-й армии обороняла Могилёв, а другая, где находился и корпус под командованием С. И. Ерёмина, вышла из окружения, после чего вел оборонительные боевые действия по направлении реки Сож северо-восточнее Пропойска, в ходе которых Ерёмин обеспечил прорыв обороны противника и выход к реке Сож.

22 июля 1941 года в бою северо-восточнее Пропойска генерал-майор Степан Илларионович Ерёмин был ранен и 28 июля при переправе через реку Сож был убит.

Воинские звания

Награды

Память

Памятная доска в Нижнем Новгороде на доме, где он жил - ул. Минина, 1.

Напишите отзыв о статье "Ерёмин, Степан Илларионович"

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 192—194. — ISBN 5-901679-08-3.


Отрывок, характеризующий Ерёмин, Степан Илларионович

– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.