Ефимия, графиня Росс
| Ефимия Euphemia | ||
| ||
|---|---|---|
| 1372 — 1394 | ||
| Предшественник: | Уильям | |
| Преемник: | Александр Лесли | |
| Рождение: | ок. 1342 | |
| Смерть: | 1394 | |
| Отец: | Уильям | |
| Мать: | Мэри Макдональд | |
| Супруг: | Уолтер Лесли, Александр Стюарт | |
| Дети: | Александр Лесли, Мария Лесли | |
Ефимия (англ. Euphemia), графиня Росса с 1372 года.
Ефимия наследовала титул после смерти своего отца, Уильяма, 5-го графа Росс, лорда Скай, юстициария Шотландии к северу от залива Ферт-оф-Форт. Она первоначально была замужем (1366) за сэром Уолтером Лесли, младшим (возможно третьим) сыном сэра Эндрю Лесли. Он, говорят, был одним из самых выдающихся рыцарей своего времени, сражаясь против неверных. В правах своей супруги он носил титул графа Росса, хотя сам называл себя в грамотах лишь Dominus или лорд Росса. Он скончался в Перте 27 февраля 1381 года.
Графиня вышла замуж во второй раз за Александра Стюарта, графа Бухана, известного как «Волк Баденохский». Брак состоялся в 1382 году, но не был счастливым. Граф бросил свою жену, хотя ему и было приказано вернуться к ней. Александр воспротивился и папа Климент VII расторг их союз в 1392 году. Считается, что графиня после этого постриглась в монахини (стала аббатисой Элхо), хотя это сомнительно. Упоминается, что графиня скончалась в 1394 году, и была похоронена в Фортросе.
От своего первого мужа у графини было двое детей:
- Александр Лесли, граф Росса
- Мария Лесли, вышедшая замуж за Дональда, лорда Островов.
Напишите отзыв о статье "Ефимия, графиня Росс"
Литература
- James Balfour Paul, The Scots' Peerage, vol VII, Edinburgh, 1905, 'Ross' p. 239.
- Rev. A.W. Cornelius Hallen, Northern Notes and Queries, vol. IV
Ссылки
- [www.thepeerage.com/p10804.htm#i108036 Ефимия, графиня Росс, на сайте The Peerage.com] (англ.)
Отрывок, характеризующий Ефимия, графиня Росс
– Что ты говоришь?– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
