Ефимов, Валентин Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Валентин Александрович Ефимов
Научная сфера:

Иранское языкознание

Альма-матер:

Институт восточных языков при МГУ

Валентин Александрович Ефимов (22 марта 1933, Галич — 27 марта 2007) — советский, российский востоковед, автор трудов по иранскому языкознанию. Окончил Институт восточных языков (1957). Доктор филологических наук (1986), заведующий Отделом иранских языков Института языкознания РАН. Автор более 40 научных трудов и трёх монографий. Его перу принадлежат описания иранских языков Афганистана: хазара, ормури, парачи.



Избранные труды

  • Ефимов В.А. Язык афганских хазара: Якаулангский диалект. — М.: «Наука», 1965. — 96 с.
  • Ефимов В.А. Язык ормури в синхронном и историческом освещении. — М.: «Наука», ГРВЛ, 1986. — 347 с.
  • Ефимов В.А. Язык парачи: грамматический очерк; тексты; словарь. — М.: «Наука», Главная редакция восточной литературы, 2009. — 269 с.

Напишите отзыв о статье "Ефимов, Валентин Александрович"

Ссылки

  • [dlib.eastview.com/browse/doc/14172572 Галичане — ученые и общественные деятели]
  • [dlib.eastview.com/browse/doc/14172572 Памяти Валентина Александровича Ефимова (1933—2007)]

Отрывок, характеризующий Ефимов, Валентин Александрович

Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.