Ещё раз про любовь

Ещё раз про любовь
Жанр	мелодрама
Режиссёр	Георгий Натансон
Автор сценария	Эдвард Радзинский
В главных ролях	Татьяна Доронина Александр Лазарев Олег Ефремов
Оператор	Владимир Николаев
Композитор	Александр Флярковский
Кинокомпания	Мосфильм
Длительность	92 мин
Страна	СССР СССР
Год	1968
IMDb	ID 0063824
Выход фильма «Ещё раз про любовь»

К:Фильмы 1968 года

«Ещё раз про любовь» — советский чёрно-белый художественный фильм, снятый режиссёром Георгием Натансоном на киностудии «Мосфильм» в 1968 году. Сценарий для картины был написан молодым драматургом Эдвардом Радзинским по своей пьесе «104 страницы про любовь» (1964).

Исполнителями главных ролей стали актриса Ленинградского Большого драматического театра Татьяна Доронина (Наташа) и актёр Московского академического театра им. Вл. Маяковского Александр Лазарев (Евдокимов). Невероятный успех картины был предрешён оглушительной популярностью пьесы и удачно подобранным актёрским составом.

Премьера фильма в Москве состоялась 11 мая 1968 года. После выхода фильма на экран Татьяна Доронина окончательно закрепила за собой статус звезды, а к Александру Лазареву пришло настоящее признание. Фильм, ставший лидером проката Советского Союза 1968 года, посмотрело за год около 40 млн зрителей.

Картина была высоко отмечена на Международном кинофестивале в Картахене (Колумбия) в 1969 году, где демонстрировалась вне конкурса. Жюри кинофестиваля присудило ей Гран-при «За мастерство режиссуры и высокие моральные качества». Фильм вошёл в золотой фонд кинематографа и считается классикой советского кино.

Сюжетная основа

Впервые бортпроводница Наташа (Татьяна Доронина) увидела физика Евдокимова (Александр Лазарев) в Политехническом музее, куда она пришла с давним другом Феликсом (Александр Ширвиндт). Тогда ей очень понравился уверенный в себе молодой докладчик. В дальнейшем отношения с Феликсом не сложились. Однажды в кафе, перед очередным вылетом, она вновь встречает Евдокимова. Они знакомятся. Интеллектуал, избалованный вниманием, самоуверенный и высокомерный Евдокимов удивлён и поражён, но и очарован случайной знакомой. «Вы — лучшая девушка в СССР!», — пытается оригинальничать он, понимая, что нравится Наташе.

После второго свидания, выйдя из кафе ночью, они пытаются поймать такси, так как Наташе утром надо на самолёт. Евдокимов предлагает девушке зайти к нему, вызвать такси по телефону. Наташа остаётся у Евдокимова до утра. В эту ночь она признаётся ему в любви. Евдокимов слушает её холодно и отстранённо, не понимая, что за словами Наташи стоят её открытость и воспоминания о нём. Утром Евдокимов дежурно договаривается о встрече. Лишь после её ухода он замечает записку. «Встречаться не будем», — пишет Наташа, однако в этот день они оба приходят в условленное время к стадиону «Динамо». Так начинается их роман. Их отношения складываются непросто: они слишком разные, слишком далеки от совпадения их интересы.

Но любовь Наташи к Евдокимову оказывается сильней предубеждений. Они учатся понимать друг друга, то ссорясь, то испытывая нежность друг к другу. Евдокимов же неожиданно для себя самого тоже влюбляется в Наташу. Эксперимент учёного близится к завершающей и самой опасной точке.

Он уезжает в командировку. Она отправляется в обычный рейс. Его мечта сбывается: сделано важное открытие. Для полного счастья Евдокимову нужно только поделиться случившимся с Наташей. Ожидая её из рейса, он впервые приходит на свидание с цветами…

В ролях

• Татьяна Доронина — Наташа Александрова
• Александр Лазарев — Электрон Евдокимов, физик
• Олег Ефремов — Лев Карцев, штурман
• Елена Королёва — Ира, «Мышка», стюардесса
• Александр Ширвиндт — Феликс «Топтыгин», физик-неудачник
• Владимир Комратов — Владик, коллега и друг Евдокимова
• Жанна Владимирская — Майя, коллега Евдокимова
• Сергей Чистяков — Евгений Даль, поэт в ресторане
• Евгений Карельских — ведущий программы в ресторане
• Николай Мерзликин — юноша на ночной остановке
• Зиновий Высоковский — Пётр Борисович Гальперин

Съёмочная группа

• Режиссёр: Георгий Натансон
• Сценарист: Эдвард Радзинский
• Композитор: Александр Флярковский
• Текст песен: Роберт Рождественский
• Оператор: Владимир Николаев
• Художник-постановщик: Ирина Лукашевич
• Костюмы: А. Мочалина
• Монтаж: К. Москвина
• Спецэффекты: Б. Травкин
• Дирижёр: Юрий Силантьев

История создания

За четыре года до майской (1968) кинопремьеры Анатолий Эфрос, первым в стране, поставил на сцене московского театра «Ленком» спектакль по пьесе малоизвестного тогда автора Эдварда Радзинского «104 страницы про любовь» с Ольгой Яковлевой в роли стюардессы Наташи. Постановка оказалась очень успешной, пьеса тут же разошлась по разным театрам. Она шла с огромным успехом более чем в 120 театрах в нашей стране и за рубежом. В Ленинграде пьеса шла под названием «Ещё раз про любовь» и принесла автору заслуженную известность. Вскоре пьеса была поставлена Г. А. Товстоноговым в Ленинградском БДТ с Татьяной Дорониной в главной роли.

Георгий Натансон вспоминал, что идея поставить фильм принадлежала Эдварду Радзинскому. Дело было на съёмках «Старшей сестры». Когда было снято уже полфильма, Доронина пожелала посмотреть отснятый материал. После просмотра она была в ужасе: «Это не искусство! Это не кино!». Но вот всем другим из киногруппы отснятые эпизоды понравились.

Тогда Доронина предложила пригласить и посмотреть отснятый материал одной своей знакомой: «Её имя вам ничего не скажет». Натансон согласился. Приехала старенькая, маленькая, худенькая женщина. С ней молодой рыженький тип. Поздоровались и сразу приступили к просмотру. Когда зажёгся свет, старушка произнесла: «Таня, это гениально! Продолжайте сниматься». И рыженький тип также произнес несколько хороших слов. Это были мать Эдварда Радзинского и сам Эдвард Станиславович. Не теряя времени, Радзинский спросил Натансона: «Вы, конечно, видели спектакль по моей пьесе „104 страницы про любовь?“» — «Нет». — «Как?! Вся страна смотрит! У меня масса предложений экранизировать».

У Натансона времени было в обрез, было не до театра, и он попросил Радзинского дать ему почитать пьесу, что тот и сделал, сопроводив пьесу надписью: «Георгию Натансону с верой в успех нашей совместной работы. 6 июля 1967 г.».

Спустя некоторое время Радзинский пригласил Натансона в «Ленком» посмотреть этот спектакль. Ещё до входа в театр автор пьесы сказал, что отдаст режиссёру право на экранизацию «104 страницы про любовь», если произведение ему понравится. Натансон вышел из театра в восторге и тут же загорелся идеей киносценария. Радзинский довольно быстро написал сценарий, который назвал «Ещё раз про любовь». Принятый «Мосфильмом» для запуска картины сценарий был однако отвергнут редакционной комиссией Госкино как пошлый и аморальный, при этом все чиновники от кино твердили в один голос, что фильм снимать нельзя. Режиссёру Натансону потребовался целый год, чтобы переубедить моралистов от кино, прежде чем в обход одиозной фигуры председателя Госкино ему разрешили приступить к работе.

Съёмки

Многие московские сцены в фильме были сняты в Сочи, так как съёмочные работы в Москве были приостановлены. Когда было получено разрешение на продолжение съёмок — пошёл снег. В картине очень узнаваемы и сочинский аэропорт, и набережная, и фрагменты улиц, где разворачивается действие, и знаменитая лестница в финале.

Подбор актёров

С самого начала у Георгия Натансона не возникало сомнений, кто будет играть главную героиню. Только Татьяна Доронина. Во-первых, он уже работал с этой актрисой в картине «Старшая сестра» (1966) и был от неё в восторге. Во-вторых, Доронина играла бортпроводницу Наташу в постановке ленинградского БДТ. Ну и, в-третьих, у Татьяны Васильевны и Эдварда Станиславовича Радзинского был головокружительный роман, переросший позднее в брак.

Роль молодого физика Электрона Евдокимова очень хотел сыграть Владимир Высоцкий. Было отснято несколько сцен, для которых ему специально сшили ботинки на высоких каблуках, так как он был намного ниже Татьяны Васильевны. По словам Э. Радзинского, проба у Высоцкого была блестящая, вся киногруппа очень хотела видеть его, но, посмотрев материал, Натансон, Доронина и Радзинский поняли, что нужно срочно искать другого актёра — уж больно не подходили герои друг другу по темпераменту. Кто именно пригласил на пробы актёра Александра Лазарева, уже не помнят. «Свой выбор я остановил на молодом, никому не известном Александре Лазареве, — рассказывал Георгий Натансон — Саша играл очень сильного человека и идеально вписался в образ. А в жизни очень боялся Татьяны Васильевны. К счастью, этого не заметил ни один из многомиллионных поклонников этого фильма».

Георгий Натансон считал, что оказался всё же прав, предпочтя Высоцкому Александра Лазарева. По его мнению, в этом дуэте была какая-то гармония «и не мнимая — настоящая любовь, а уж это чувство Доронина всегда играет потрясающе — такой уж у неё уникальный аппарат, такова актёрская природа».

По замыслу Натансона, никто лучше, чем Олег Ефремов (Карцев) в роли командира воздушного судна, на котором летала Наташа, своим грубоватым обаянием и несовременной, рыцарской любовью к ней не смог бы так чудесно и убедительно оттенить избалованного раскрепощённого физика в исполнении Александра Лазарева.

Музыка к фильму

Георгий Натансон обратился к Александру Флярковскому с просьбой написать музыку к кинофильму не случайно. К этому времени композитор написал музыку к известным фильмам «Путь в „Сатурн“» (1967) и «Конец „Сатурна“» (1968) и был известен как автор многих замечательных песен и романсов. Это — его любимый жанр, к которому он часто обращался. В его песнях была та сердечность и искренность, на которую всегда отзывались люди. Такими стали лёгкая и завораживающая путешествием по ночному городу музыка к фильму и запоминающаяся своей метафоричностью и исполнением песня, часто называемая как «Солнечный зайчик», «Бумажный кораблик» или «Я мечтала о морях и кораллах…» (текст песни Роберта Рождественского, часто встречается ошибочная информация, что песня написана на стихи Новеллы Матвеевой) и своей раскрепощённостью отчасти определившая успех картины.

В фильме «Ещё раз про любовь» Доронина и спела о солнечном зайчике, как о метафоре притягательного и постоянно ускользающего счастья:

А весной я в несчастья не верю
И капелей не боюсь моросящих.
А весной линяют разные звери,
Не линяет только солнечный зайчик.

Режиссёры часто давали ей в руки гитару — это всегда было удвоение женственности.

Песня стала очень популярной после выхода фильма. Её исполняют многие барды, артисты театра и кино. Она стала песней туристов, её часто поют у костра, в детских и молодёжных лагерях. «Я шагнула на корабль, а кораблик оказался из газеты вчерашней», — спела Доронина в фильме. Её героиня грезила океанским берегом и экзотическими пейзажами, не догадываясь о том, что ей готовила судьба.

Стилистика

Знаменитая картина «Ещё раз про любовь» была снята в рамках идеологии советского кино и являла собой сам факт психологической истории советского общества 60-х — 70-х.

Мелодраматическая конструкция ставила во главу угла отношения двоих, подстёгивая и драматизируя эти отношения присутствием опасности, роковых предзнаменований. Неожиданный финал был не только данью эффектности сюжетного построения, но и толчком к размышлению о ценности каждой человеческой жизни. Основная нагрузка в режиссёрском плане легла на долю исполнителей главных ролей. При минимальной разработке фона действия, общей атмосферы Татьяна Доронина и Александр Лазарев должны были не только раскрыть характеры главных действующих лиц, но и принести с собой воздух времени, стать выразителями жизни 1960-х годов.

Чёрно-белый фильм. Мужчина и женщина идут по ночным, омытым дождём улицам города. Безукоризненность в одежде и уверенность в жизни. Новые герои. Романтические профессии: не рабочие и не студенты, с известной степенью риска. Новая жизнь. Иллюзия документальности, запоминающаяся песня, выдержанный элегантный стиль и простое человеческое содержание фильма очаровывали зрителя. Любовь была главным действующим лицом фильма, заканчивающегося смертью в авиакатастрофе главной героини, словно обрываясь на высокой трагической ноте, похожей на крик, на призыв к человечности, к пониманию между людьми. Фильм с восторгом были принят зрителем, который ощутил живой трепет обычной жизни, сквозь будничную оболочку которой прорываются совсем не будничные страсти.

Невольно напрашивается параллель со знаменитой картиной Клода Лелуша «Мужчина и женщина», в которой режиссёр поместил на край фильма всю интригу и событийность, делая предметом своего интереса только зарождающиеся и мучительно развивающиеся отношения двух людей.

Эдвард Радзинский вывел в культурное пространство советской эпохи новый романтичный женский образ, красавицу, блондинку, стюардессу. Тогда обращали на себя внимание странные женщины, умевшие нести свою красоту с достоинством, рождённые в пику советской унитарности и существующие вопреки лозунгу той поры: „Будь как все!“. Такую женщину искали прежде, такую хотели встретить в будущем, потому что изначально и таинственно стремление человека к нравственным основам, окрашенным романтизмом.

Доронина с её особой манерой говорить и такой же особой манерой смотреть и двигаться мгновенно влюбила в себя миллионы мужчин СССР, а неотразимый Лазарев и безответно обожавший героиню обаятельный Ефремов только подчёркивали её мечтательную созерцательность. История любви была снята просто и сентиментально. Единственным экстравагантным элементом во всём визуально-вербальном ряду была Доронина и её странный детский тонкий голос. Актриса нашла для своей героини манеру говорить нарочно медленно, нарочито негромко, почти шёпотом, создав тем самым для неё ауру исключительности. В задыхающемся пришепётывании героини Дорониной бился сбивчивый пульс, выстукивая одно и то же „ещё, ещё, ещё раз про любовь…“ Про любовь несбыточную, хрупкую, как бумажный кораблик, и неуловимую, как солнечный зайчик.

Татьяна Доронина демонстрировала максимум эротики, хлещущей через край во всех жестах и словах, причём эротики внутренней и не осознаваемой её героиней. В фильме проступает та чистота натуры героини, для которой измена — даже пошлая, беглая, сиюминутная — не могла быть явлением обычным и которая вызывает восхищение зрителя, которому важно было видеть в ней сочетание красоты и характера, важно было понимать, что героиню обошла масса соблазнов, которым покоряются красивые женщины: в фильме она внимательно чувствительна к слабостям и недостаткам других, она талантливо человечна. Роль, сыгранная, как говорится, на вечные времена.

Радзинский и Натансон фактически осуществили в СССР мягкую нравственную революцию, поместив героев в необычные для советского зрителя обстоятельства. Одна из самых сильных сцен фильма — в постели, самоотверженность женщины в чувствах, открытость их проявления и сам поступок героини — были правильно поняты далеко не всей мужской и женской частью советского общества, упрекавшей героиню в отсутствии морали.

Впрочем, тот же Лелуш, вспоминая историю создания своего фильма, говорил, что «самые прекрасные истории любви — те самые, прожить которые нам не хватило времени».

Популярность и влияние

Фильм Г. Натансона при всей его камерности насквозь пропитан неповторимой атмосферой 1960-х. Это — история любви на фоне общественных надежд, которые обещала «оттепель». Профессии влюблённых — стюардесса и учёный-физик — стали в те годы особенно важны и символизировали актуальные приметы времени: знаменитые споры между «физиками» и «лириками». Обе профессии находятся как бы на грани риска, одна требует женственности, красоты, милосердия, другая — мужественности, ума и таланта.

Чтобы понять, какую роль в эти годы в советском обществе играл научный работник, или, как говорили тогда, «молодой учёный», достаточно вспомнить ещё один популярный фильм тех лет «Девять дней одного года» (1962) Михаила Ромма. Пьеса с эпатажным названием «104 страницы про любовь» (1964), написанная далёким ещё от кинотриумфов Э. Радзинским, была обречена стать экранной историей.

В 1966 году на киноэкраны вышла знаковая картина французского режиссёра Клода Лелуша «Мужчина и женщина» с неповторимым дуэтом Анук Эме и Жан-Луи Трентиньяна и незабываемой музыкальной композицией Франсиса Лэя. Фильм рассказывал о непростых отношениях между овдовевшим мужчиной и одинокой женщиной. Магия углублённого взгляда на отношения — Его и Её — с верно расставленными психологическими акцентами, почти электрическим напряжением чувств между полюсами, была велика.

Эта тема для пристального анализа и размышления в советском обществе назрела давно. Картина «Ещё раз про любовь», вышедшая в годы оттепели и потрясшая силой и искренностью сердца соотечественников, вывела на экран новую нетипичную героиню и историю любви несоветского формата, покорившую зрителей.

Это был первый советский фильм о любви, в котором девушка, познакомившись с молодым человеком в ресторане, осталась у него в первый вечер знакомства ночевать и объяснилась ему в любви.

Уже в самом названии проявилась некая знаковость фильма: банальная тема, но взгляд на происходящее совершенно новый. История довольно простая. Вот мужчина, вот женщина, вот их любовь, а вот «что-то», что всё портит. Наблюдать за борьбой любви и «чего-то» — одно из самых захватывающих зрелищ, позволяющих хоть на шаг приблизиться к разгадке этого противостояния и найти способ подыграть любви. Она его полюбила, причём, открыто, честно и безоглядно. А он — не сразу, постепенно, насторожённо. Хрупкое и вечное чувство неожиданно обрушивается на двух одиноких людей. И только потеряв её, он понимает, что у него на многое открылись глаза.

В этой картине элегантные Доронина и Лазарев создали необычно гармоничный дуэт, привнеся в картину дух 1960-х с портретами Хемингуэя и географическими картами на стенах малогабаритных квартир. Девушкой 1960-х, разбившей сердца целому поколению и такой не похожей на всех прочих советских кино- и литературных героинь своей индивидуальностью, была Татьяна Доронина. Скольких людей покорила она своими огромными глазами, своим странным, с хрипотцой и прерывистым дыханием, голосом. Девушки бежали в парикмахерские осветляться, копировали её стиль одежды, манеры, вешали её изображение на стены: она была идеалом. Все женщины Советского Союза мечтали походить на блондинку Татьяну Доронину и встретить красавца Александра Лазарева. У каждого советского человека была своя история любви, многие хотели её сравнить с простой и душевной экранной историей и увидеть в ней свою, хотелось прикоснуться к истинной любви и насладиться ею, хотя бы со стороны.

Дуэт Дорониной и Лазарева открыл для советского зрителя не только экранную чувственную любовь, но и показал тот накал страстей и даже некую борьбу в отношениях, которые долгое время считались у нас чуть ли не запретными.

Татьяна Доронина играла материнскую женственность, которая каким-то образом одухотворяла даже обывателей. Это была новая героиня, которая с экрана говорила о новой жизни, о новом взгляде на отношения между мужчиной и женщиной. Её странные, прерывистые, с придыханием интонации одних завораживали, других раздражали, но никого не оставляли равнодушными.

Георгий Натансон снял один из самых пронзительных фильмов о любви, фильм поэтический, очень добрый, который так же, как и история Ромео и Джульетты, долго ещё будет вызывать неподдельный интерес, а тема, затронутая в пьесе Радзинским, находится вне времени — её можно ставить и через 50, и через 100 лет. Успех картины и её героев был так велик, что люди стояли в очередях даже на улицах, а в кинотеатрах ставили нулевой ряд на все сеансы картины. Выход картины был по существу своеобразным вызовом официальному ханжеству и экранному пуританству, предубеждениям и условностям, которые были характерны для советского общества той поры.

Перефразируя известные слова автора пьесы «104 страницы про любовь», можно сказать, что каждая любовь похожа и одновременно совершенно не похожа на предыдущую. Каждый человек вступает в эту любовь, как в новый мир, который обещает всё и редко даёт хоть что-нибудь. Но когда она уходит, он понимает, что ему дали всё, — он просто этого не понял.

Критика

Фильм «Ещё раз про любовь» и по сей день никого не оставляет равнодушным и со временем приобретает несвойственный ему до этих пор аромат и известную долю изыска.

Интересные факты

• Название «104 страницы про любовь» было дано автором под влиянием истории катастрофы самолёта ТУ-104 с экипажем летчика Гарольда Кузнецова, произошедшей в 1958 году. Экранизация проходит очень близко к судьбе самого Гарольда Кузнецова, он также влюблён в стюардессу, но не находит взаимности до самой катастрофы.
• Широкую известность пьеса получила после постановки Анатолием Эфросом в Московском Театре имени Ленинского Комсомола в 1964 году с Ольгой Яковлевой в главной роли.
• Зарубежная премьера фильма состоялась 21 марта 1969 года в Финляндии.
• Картину «Ещё раз про любовь» на фестивале в Картахене (Колумбия) пришлось показывать вне конкурса — советские чиновники от кинематографа всячески перестраховывались, боясь, что этой «антиморальной» лентой будет нанесён ущерб стране. По итогам показа картине был присуждён Гран-при.
• В 1968 году по итогам опроса журнала «Советский экран» Татьяне Дорониной присуждено звание «Лучшая актриса года» (за фильмы «Три тополя на Плющихе» и «Ещё раз про любовь»). Это звание присуждалось актрисе также в 1967 (за фильм «Старшая сестра») и 1973 годах (за фильм «Мачеха»).
• Настоящая известность к Александру Лазареву, как к киноактёру, пришла в конце 1960-х после выхода фильма «Ещё раз про любовь». Как признаётся сам артист, эта картина вынесла его «на гребень киноволны».
• Картина «Ещё раз про любовь» была не единственной совместной работой в кино Татьяны Дорониной и Александра Лазарева. Вместе они ещё раз встретились в картине «На ясный огонь» (1975), снятой режиссёром Виталием Кольцовым по повести Михаила Зощенко «Возмездие» (1936).
• Многие фразы и выражения из сценария и песни фильма стали крылатыми фразами как, например, «К чему бы это? — Я думаю, к дождю»(Евдокимов) «Неплохой человек ― это ещё не профессия» (Владик) или «Если я неправильно считаю, пусть старшие товарищи меня поправят» (Феликс). Крылатым выражением стало и само название фильма «Ещё раз про любовь», употребляемым часто в том случае, когда надо напомнить о высоких чувствах или о забываемой иногда первооснове человеческой сущности — любви.
• В фильме, в кафе, где Наташа встречается с Евдокимовым, играла бит-группа «Скифы», состоявшая из студентов Московского университета и пользовавшаяся в конце 1960-х огромной популярностью. После показа фильма в Москве в 1968 году началась форменная «скифомания».

• Режиссёр В. Сторожева в 2003 году сняла ремейк картины — фильм «Небо. Самолёт. Девушка» с Ренатой Литвиновой в главной роли.

Награды и премии

• 1969 — Гран-при «За мастерство режиссуры и высокие моральные качества» на Международном кинофестивале в Картахене (Колумбия).

См. также

• «Небо. Самолёт. Девушка» — ремейк

Ссылки

• Эдвард Радзинский. [gazeta.aif.ru/online/aif/1209/12_01 Любовь на 104 страницах] // «Аргументы и факты» №52 (1209), 24 декабря 2003
• [www.eg.ru/daily/cadr/3879/ Георгий Натансон: Рената Литвинова - манерная кривляка!] // «Экспресс газета»
• [www.mosfilm.ru/films/about/jeshhe_raz_pro_lubov.html/ фильм] на официальном кинопортале «Мосфильма» (недоступная ссылка с 11-04-2016 (2936 дней))
• [www.5-tv.ru/films/1500733/ «Ещё раз про любовь»] // Пятый канал, 13.08.2014
• [ruskino.ru/mov/748/ «Ещё раз про любовь»] на сайте «Российское кино»(недоступная ссылка с 11-04-2016 (2936 дней))

Отрывок, характеризующий Ещё раз про любовь

Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.