Ган, Елена Андреевна

Елена Андреевна Ган
Род деятельности:	Писательница
Дата рождения:	11 (23) января 1814(1814-01-23)
Дата смерти:	24 июня (6 июля) 1842(1842-07-06) (28 лет)
Отец:	Андрей Михайлович Фадеев (1789-1867)
Мать:	Княжна Елена Павловна Долгорукая (1788-1860)
Супруг:	Петр Алексеевич фон Ган
Дети:	Е. П. Блаватская, В. П. Желиховская, Л. П. Ган

Елена Андреевна Ган (в девичестве Фадеева) (1814—1842) — русская писательница XIX века, постоянный автор журнала «Библиотеки для чтения» Осипа Сенковского и журнала «Отечественные записки».

Биография

Родилась в многодетной дворянской семье. Детство и юность провела в Екатеринославе. По материнской линии принадлежала к роду князей Долгоруковых, её родителями были Андрей Михайлович Фадеев (1789—1867), тайный советник, губернатор Саратова, и княжна Елена Павловна Долгорукая (в девичестве). Родная сестра Елены, Екатерина, была замужем за Юлием Федоровичем Витте (1814—1867), от брака с которым родился будущий российский государственный деятель, министр финансов России Сергей Юльевич Витте (1849—1915).

Елена Ган приходилась двоюродной сестрой поэтессе Евдокии Ростопчиной и мемуаристке Екатерине Сушковой, приятельнице Лермонтова, с которым Ган общалась в её доме. «Его я знаю лично… Умная голова! Поэт, красноречив», — писала она родным (см. Лермонтовскую энциклопедию). Её родственником по матери был известный поэт того времени Иван Михайлович Долгоруков, внук автора «Своеручных записок» Натальи Долгорукой и первый их издатель, а также поэт Ф. И. Тютчев.

Замуж Елена вышла в 16-летнем возрасте за капитана Петра Алексеевича Гана (Peter von Hahn; 1798—1873), человека военного, почти вдвое старше её, происходившего из немецкого рода, переселившегося в Россию в середине 18-го века.

В 1831 году у Ганов родилась первая дочь Елена (Елена Блаватская), а в 1835 — вторая дочь Вера — будущая писательница Желиховская. Елена Ган вместе с маленькими детьми и мужем все это время путешествовала по Украине, побывала в Курске и в Туле. Весной 1836 года семья прибыла в Петербург, где проживет по май 1837 года, здесь Елена Ган увидела на выставке Пушкина, о чём написала родным: «Я узнала — Пушкина! Я воображала его чёрным брюнетом, а его волосы не темнее моих, длинные, взъерошенные… Маленький ростом, с заросшим лицом, он был не красив, если бы не глаза. Глаза блестят, как угли, и в беспрерывном движении. Я, разумеется, забыла картины, чтобы смотреть на него. И он, кажется, это заметил: несколько раз, взглядывая на меня, улыбался… Видно, на лице моем изображались мои восторженные чувства». Известно, что Пушкин во время южной ссылки бывал в кишиневском и одесском домах Фадеева.

Литературная деятельность

В 1836 году Е. А. Ган опубликовала в «Библиотеке для чтения» у издателя Сенковского компиляцию из романа Бульвер-Литтона «Годольфин». В 1839 там же появилась её первая повесть «Идеал», под псевдонимом Зенеида Р-ва. В 1837 году, будучи на Кавказе, познакомилась с ссыльными декабристами. Впечатления этого знакомства послужили созданию ряда произведений: «Воспоминаний Железноводска» и повестей «Утбалла» и «Джеллаледдин», опубликованных в 1838 году в «Библиотеке для чтения». Далее (1839—1841) последовали одна за другой повести (изданные там же): «Медальон», «Суд света», «Теофания Аббиаджио». Произведение «Напрасный дар» было создано в 1842 и в том же году опубликовано в «Отечественных Записках» (первая часть); вторая часть появилась в посмертном собрании сочинений (1843); «Любонька» (год создания — 1842 — также совпадает с годом публикации в «Отечественных Записках» и, соответственно, по времени написания), «Ложа в одесской опере» (опубликовано в альманах «Дагерротип»). Собрания сочинений Елены Андреевны Ган были изданы два раза в Санкт-Петербурге, в 1843 и 1905 годах.

Литературное приложение сил Е. Ган (Зенеиды Р-вой) не осталось незамеченным. На публикацию её произведений отозвались многие видные деятели того времени. В частности Тургенев и Белинский:

«В этой женщине было <…> и горячее русское сердце, и опыт жизни женской, и страстность убеждений, — и не отказала природа в тех „простых и сладких“ звуках, в которых счастливо выражается внутренняя жизнь»

— Иван Сергеевич Тургенев

«Есть писатели, которые живут отдельною жизнью от своих творений; есть писатели, личность которых тесно связана с их произведениями. Читая первых, услаждаешься божественным искусством, не думая о художнике; читая вторых, услаждаешься созерцанием прекрасной человеческой личности, думаешь о ней, любишь её и желаешь знать её самое и подробности её жизни. К этому второму разряду принадлежит наша даровитая Зенеида Р-ва (Елена Ган) <…> Мир праху твоему, благородное сердце, безвременно разорванное силой собственных ощущений. Мир праху твоему, необыкновенная женщина, жертва богатых даров своей возвышенной натуры! Благодарим тебя за краткую жизнь твою: не даром и не втуне цвела она пышным, благоуханным цветом глубоких чувств и высоких мыслей… В этом цвете — твоя душа, и не будет ей смерти, и будет жива она для всякого, кто захочет насладиться её ароматом».

— Виссарион Григорьевич Белинский

Семья

• Старшая дочь — Блаватская, Елена Петровна (1831—1893) — философ, основательница Теософского общества.
• Младшая дочь — Желиховская, Вера Петровна (1835—1896) — известная писательница.
• Сын — Леонид Петрович Ган (1840 — ?)
• Муж — Петр Алексеевич фон Ган — потомок немецкого аристокритического рода Ган-Ган фон Ротерган.

Из библиографических источников

• А. М. Фадеев Воспоминания. Одесса, 1897
• «Воспоминания о Ган» // «Одесский Вестник», 1844, № 10
• «Старина и Новизна», IX, 1905, стр. 327—335
• В журнале «Русская Старина», 1886. Статьи: Е. С. Некрасовой, Н. Фадеевой (декабрь, 1986), В. П. Желиховской (март, 1887)
• А. В. Старчевский // «Исторический Вестник», 1886, № 8, 9, 11
• М. Гершензон
• «Русская женщина 30-х годов» // «Русская Мысль», 1911, декабрь

Интересно

• По линии своей матери — Елены Павловны Долгоруковой, Елена Андреевна Ган была потомком великого князя Киевского Ярослава Мудрого.

Ссылки

• [slovari.yandex.ru/~книги/Лит.%20энциклопедия/Р-ва/ Статья в Литературной энциклопедии](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2867 дней))
• Маслов-Стокоз В. П. Ган, Елена Андреевна // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• [az.lib.ru/g/gan_e_a/ Ган Елена Андреевна: Собрание сочинений]
• [slovari.yandex.ru/dict/rges/article/rg1/rg1-1753.htm?text=фадеев%20 Ган Елена Андреевна](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2867 дней)) в Российском гуманитарном энциклопедическом словаре.

Отрывок, характеризующий Ган, Елена Андреевна

– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».