Жуков, Евгений Михайлович

Евге́ний Миха́йлович Жу́ков
Научная сфера:	история
Место работы:	Институт всеобщей истории АН СССР
Учёная степень:	доктор исторических наук
Учёное звание:	академик АН СССР
Альма-матер:	Ленинградский восточный институт
Награды и премии:	Золотая медаль имени Карла Маркса АН СССР (1979)

Евге́ний Миха́йлович Жу́ков (20 октября 1907, Варшава, Царство Польское, Российская империя — 3 марта 1980, Москва, РСФСР, СССР) — советский историк, академик Академии наук СССР (с 20.06.1958), в 1968—1979 — директор Института всеобщей истории АН СССР, главный редактор Советской исторической энциклопедии.

Биография

Окончил японское отделение Ленинградского восточного института (1927) и аспирантуру (1929). В 1929—1932 годах преподавал в Историко-лингвистическом институте и Ленинградском университете. С 1933 по 1937 год — в аппарате ЦК ВКП(б). В 1939—1941 годах — старший научный сотрудник Института истории АН СССР, в 1941—1943 годах — начальник отдела и заместитель председателя Радиокомитета СССР. Директор Тихоокеанского института АН СССР (1943—1950). Одновременно в 1944—1946 годах преподавал в МГУ им. М. В. Ломоносова — доцент, профессор, заведующий кафедрой истории стран Дальнего Востока исторического факультета. В 1946—1980 годах — заведующий кафедрой Академии общественных наук при ЦК КПСС. Редактор газеты «Правда» (1946—1949). Заместитель директора Института востоковедения АН СССР (1950—1953). Заведующий сектором, заместитель директора Института истории АН СССР (1953—1957), директор Института всеобщей истории АН СССР (1968—1979). Академик-секретарь Отделения истории АН СССР (1963—1971, 1975—1980).

Сын — историк-японист Александр Жуков (род. 1954).

Е. М. Жуков умер 9 марта 1980 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Научная деятельность

Е. М. Жуков — один из видных представителей советской школы японоведов, разработал ряд основных вопросов истории Японии, особенно в новое и новейшее время (общая характеристика процесса исторического развития Японии, история японского милитаризма и др.). Автор работ по международным отношениям новейшего времени и колониальным проблемам, по общим методологическим вопросам истории, по проблемам периодизации истории.

Главный редактор «Всемирной истории» (1953—1965) и Советской исторической энциклопедии (с 1958). Председатель национального комитета историков СССР (1972—1980). Председатель советской части Комиссии СССР и НРБ (1971). Председатель Всесоюзного добровольного общества любителей книги (1975).

Награды

• Орден Ленина (1975)
• Орден Октябрьской Революции (1971)
• 3 ордена Трудового Красного Знамени (10.06.1945, 1957, 1967)
• Орден Кирилла и Мефодия I степени (Болгария, 1973)
• Государственная премия СССР (1987, посмертно)
• Золотая медаль имени Карла Маркса Академии наук СССР (1979)
• Медали

Литература

• Искендеров А. А. Академик Е. М. Жуков // Вопросы истории. 2008. № 2

Ссылки

• Жуков Евгений Михайлович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-50466.ln-ru Профиль Евгения Михайловича Жукова] на официальном сайте РАН
• [about-msu.ru/next.asp?m1=person1&type=aka&fio=%C6%F3%EA%EE%E2%20%C5%E2%E3%E5%ED%E8%E9%20%CC%E8%F5%E0%E9%EB%EE%E2%E8%F7 Биографические сведения] на сайте «Всё о Московском университете»
• [isaran.ru/?q=ru/fund&guid=74225DD5-0E16-B43A-085A-FB3E5DD10D94&ida=1 Историческая справка] на сайте Архива РАН
• [cyberleninka.ru/article/n/n-i-konrad-o-nauchnoy-rabote-direktora-tihookeanskogo-instituta-an-sssr-em-zhukova Н. И. Конрад о научной работе директора Тихоокеанского института АН СССР Е. М. Жукова]

Отрывок, характеризующий Жуков, Евгений Михайлович

– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.