Шмурло, Евгений Францевич

Евгений Францевич Шмурло
Дата рождения:	29 декабря 1853 (11 января 1854)(1854-01-11)
Место рождения:	Челябинск, Российская империя
Дата смерти:	7 апреля 1934(1934-04-07) (80 лет)
Место смерти:	Прага, Чехословакия
Страна:	Российская империя Российская империя Чехословакия Чехословакия
Научная сфера:	история России
Место работы:	Юрьевский университет, Санкт-Петербургский университет
Альма-матер:	Санкт-Петербургский университет
Научный руководитель:	К. Н. Бестужев-Рюмин
Известен как:	автор трудов по истории России

Евге́ний Фра́нцевич Шмурло (1853/1854—1934) — русский историк, член-корреспондент Российской академии наук, профессор Санкт-Петербургского и Юрьевского университетов. 4-й Председатель Императорского Русского исторического общества. Брат инженера и эсперантиста Владимира Шмурло

Биография

Евгений Францевич Шмурло родился 29 декабря 1853 (11 января 1854) в Челябинске, в семье мелкопоместного дворянина.

Образование и работа в России

В 1874 году поступил на юридический факультет Петербургского университета, затем перешёл на историко-филологический факультет. После окончания университета был оставлен для подготовки к профессорскому званию по рекомендации К. Н. Бестужева-Рюмина, одновременно преподавал историю на Высших женских курсах и в гимназиях Санкт-Петербурга. Во второй половине 1880-х — начале 1890-х гг. входил в входил в «Кружок русских историков», объединявший молодых историков петербургской школы, возглавлявшимся С. Ф. Платоновым.

В 1888 году под руководством К. Н. Бестужева-Рюмина Е. Ф. Шмурло защитил магистерскую диссертацию «Митрополит Евгений как учёный». В 1889—1891 годах Е. Ф. Шмурло — приват-доцент Петербургского университета. В 1889 году вместе с Н. И. Кареевым, Г. В. Форстеном, С. Ф. Платоновым и другими историками стал одним из учредителей Исторического общества при Петербургском университете.

В 1890 году Е. Ф. Шмурло участвовал в работе VIII Археологического съезда в Москве.

В 1891 году, работая в открытом для исследователей в 1881 году Ватиканском архиве, подготовил к публикации перевод на русский язык рассказа Джованни Тетальди о России времён Ивана Грозного.

С 1891 по 1903 годы Е. Ф. Шмурло — профессор кафедры русской истории Юрьевского университета, которую до него занимал А. Г. Брикнер.

В декабре 1892 года он обнаружил в архиве Падуанского университета источники об обучении в университете П. В. Постникова, что вместе с найденными им в России материалами стало основой для его книги о П. В. Постникове

В 1898—1899 годах Е. Ф. Шмурло участвовал в ликвидации последствий голода в Уфе и Стерлитамакском уезде, и в 1900 году опубликовал об этом книгу очерков.

Работа в Италии

В ноябре 1903 года он был назначен на должность учёного корреспондента Академии наук в Риме при Ватиканском архиве сроком на 5 лет (переизбирался в 1908, 1913 и 1917 годах). В 1904 году на личной аудиенции у папы Пия X Е. Ф. Шмурло добился разрешения работать в архиве Конгрегации пропаганды веры. Результаты этих изысканий, работы в городских архивах, а также национальных и личных библиотеках в Италии, Испании, Франции и Голландии он обобщил в книге, вышедшей в Праге в 1928 году. По указанию Академии наук он подготовил также два сборника документов, посвящённых российско-итальянским отношениям. За время своей работы в Риме Е. Ф. Шмурло собрал для Академии наук обширную библиотеку (более 2000 документов и более 6000 книг).

В 1911 году Е. Ф. Шмурло был избран членом-корреспондентом Российской академии наук по разряду историко-политических наук. Он также был членом Русского географического и археологического обществ, Исторического общества при Санкт-Петербургском университете и членом учёных архивных комиссий Рязани, Воронежа, Витебска, Владимира и Симферополя.

Эмиграция

После революции Е. Ф. Шмурло жил в эмиграции и занимался налаживанием связей с русским зарубежьем. В 1921 году он организовал в Риме Русскую академическую группу. В 1924 году, получив стипендию правительства Чехословакии, он переехал в Прагу, где к этому времени уже жила большая группа русских учёных. В Праге он вёл активную научную, педагогическую и общественную деятельность. Е. Ф. Шмурло входил в Учёный совет и Учёную комиссию Русского заграничного исторического архива, был историком филологического отделения Русской учебной коллегии, членом Русской академической группы в Чехословакии, почётным членом Славянского института. До 1931 года он также был председателем Русского исторического общества при правлении Союза русских академических организаций за границей, организованного по его инициативе. В это общество входили такие известные историки, как А. А. Кизеветтер, В. А. Мякотин, Г. В. Вернадский, П. Б. Струве и другие. За время своего председательства Е. Ф. Шмурло сделал на заседаниях Общества более 20 докладов, некоторые из которых были опубликованы в журнале «Записки РИО».

Е. Ф. Шмурло скончался в Праге 7 апреля 1934 года и был похоронен на Ольшанском кладбище.

Основные научные труды

• «П. В. Постников. Несколько данных для его биографии» — Юрьев, 1894.
• «Сборник документов, относящихся к истории царствования Петра Великого» — т. I, Юрьев, 1903.
• «Россия и Италия: Сборник исторических материалов и исследований, касающихся сношений России с Италией» — СПб, 1907—1915.
• «Пётр Великий в оценках современников и потомства» — 1912.
• «История России 862—1917» — Мюнхен, 1922.
• «Введение в русскую историю» — Прага, 1924.
• «Римская курия на русском православном Востоке в 1609—1654» — Прага, 1928.
• «Вольтер и его книга о Петре Великом» — Прага, 1929.
• «Курс русской истории» в 3 тт. — Прага, 1931—1935.

Источники и ссылки

• Л. И. Дёмина. Евгений Францевич Шмурло // Мир русской истории. IX—XX вв. — М.: Издательский дом «Вече», 2009. — С. 3—6. — 352 с. — ISBN 978-5-9533-3298-9.
• Шмурло, Евгений Францевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Сосницкий Д.А., Ростовцев Е.А. [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/10.html Шмурло Евгений Францевич // Биографика СПбГУ]

Отрывок, характеризующий Шмурло, Евгений Францевич

– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.