Жабченко, Игорь Валентинович

Игорь Жабченко
Общая информация
Полное имя	Игорь Валентинович Жабченко
Родился	1 июля 1968(1968-07-01) (55 лет) Киев, Украинская ССР, СССР
Гражданство	Украина
Рост	178 см
Вес	75 кг
Позиция	полузащитник, защитник
Информация о клубе
Клуб	Горняк-Спорт
Должность	главный тренер
Карьера
Молодёжные клубы
1986—1988	Динамо (Киев)	0 (0)
Клубная карьера*
1989	Динамо (Б. Церковь)	4 (0)
1989	Сула (Лубны)	КФК
1990	Зенит (Ленинград)	3 (0)
1990	Сула (Лубны)	КФК
1990—1991	Кремень	57 (12)
1992—1993	Кремень	43 (8)
1993—1996	Черноморец	84 (12)
1996	→  Бней Иегуда	3 (0)
1996	Ротор	3 (0)
1996—1997	Металлург (Комсомольское)	КФК
1997	Шахтёр (Донецк)	9 (0)
1997	→  Шахтёр-2	6 (0)
1998	Николаев	12 (1)
1999	Металлург (Донецк)	6 (1)
1999—2000	Металлург (Красноярск)	18 (0)
2000	Сигнал (Одесса)	КФК
2001	Система-Борэкс	1 (0)
Национальная сборная**
1992—1996	Украина	11 (0)
Тренерская карьера
2001—2002	Система-Борэкс	тренер
2003—2008	Украина (до 16)
2008—2010	Звезда (Кировоград)
2010—2011	Сумы
2011	Звезда (Кировоград)
2013—н.в.	Горняк-Спорт
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

И́горь Валенти́нович Жа́бченко (укр. Ігор Валентинович Жабченко; 1 июля 1968, Киев, Украинская ССР, СССР) — советский и украинский футболист, полузащитник и защитник. В настоящее время — главный тренер клуба второй украинской лиги «Горняк-Спорт».

Биография

Воспитанник ДЮСШ «Динамо» (Киев). Попал в ДЮСШ в 8 лет из жэковской команды при содействии тренера Александра Александровича Шпакова. С тех пор полностью посвятил себя подготовке к большому футболу.

В 1986 зачислен в дубль киевского «Динамо» (Киев). однако вскоре на тренировке получил травму (перелом ноги) и выбыл из состава. В 1987 году вернулся в состав дубля, забил за сезон 2 мяча. В 1988 провел 4 игры на Кубок Федерации футбола СССР. В начале 1989 перешёл в клуб 2-й лиги чемпионата СССР «Динамо» (Белая Церковь), за который провел 4 игры. Со 2-й половины 1989 — в команде КФК «Сула» Лубны, в составе которой забил 11 мячей.

В 1990, вслед за украинским специалистом Анатолием Коньковым, отправился в Ленинград, надеясь закрепиться в основе местного «Зенита». Вскоре после начала турнира в первой лиге, Коньков был отправлен в отставку. Вместе с ним покинули клуб многие футболисты, пришедшие в межсезонье. Жабченко снова вернулся в клуб «Сула», где за несколько игр забил 3 мяча. В том же 1990 году дебютировал в команде 2-й лиги «Кремень». В Кременчуге провел 4 полных сезона, сыграл 107 матчей, забил 23 мяча.

В 1993 году за ним, в Кременчуг, специально приезжали представители одесского «Черноморца» Григорий Бибергал и Вадим Плоскина, предлагали переехать в Одессу. Жабченко практически без раздумий согласился. Тем не менее, уже в Одессе у него закрались сомнения в правильности выбора и он было вернулся в Кременчуг, но Виктор Прокопенко сделал все возможное, чтобы Жабченко перешёл в «Черноморец». В новом клубе также был игроком основы, часто забивал.

В составе одесситов стал обладатель Кубка Украины 1994 года, был 2-кратным серебряным призёром чемпионата Украины (1995, 1996) и бронзовым призёром (1994). Кроме того, дебютировал в еврокубках — отыграл 2 матча в Кубке Кубков против швейцарского «Грассхоппера».

В 1995 на матче чемпионата Украины по футболу «Черноморец»-«Кривбасс» присутствовали представители израильского клуба «Бней Иегуда». Они просматривали Юрия Сака, но в итоге остановили свой выбор на Жабченко, поскольку последний в той игре был лидером команды — сделал голевую передачу и забил гол со штрафного. Сам Жабченко переехать в Израиль был непротив, и «Черноморец» отдал игрока в аренду.

В новом клубе пробыл три месяца, но игроком основы так и не стал — провел на поле только 3 игры. В итоге, вернулся в Одессу, где продолжил играть за «Черноморец».

После того, как Виктор Прокопенко стал главным тренером волгоградского «Ротора», Жабченко также решился на переход в российский чемпионат. Однако у футболиста начались проблемы со спиной, была обнаружена большая грыжа, после чего он долго лечился.

В 1997 году заключил годовой контракт с донецким «Шахтёром», но и там из-за травм не сумел проявить себя.

Затем до 2001 года играл в нескольких командах Украины и России. В 2001 году провел 1 игру за клуб «Система-Борэкс», где в итоге после двух тяжелых травм завершил игровую карьеру.

Всего в высшей украинской лиге на позициях флангового защитника и полузащитника провел 152 матча и забил 21 мяч.

По завершении карьеры — тренер. Работал с командой «Система-Борэкс» (2001—2002).

С марта 2003 возглавлял юниорскую сборную Украины U-16.

В 2008—2010 был главным тренером футбольного клуба «Звезда» (Кировоград).

В 2010—2011 возглавлял ПФК «Сумы», клуб из 2-й лиги. При нём команда заняла 2-е место в лиге (сумчане уступили в стыковом матче за право выхода в 1-ю лигу бурштынскому «Энергетику»).

Перед началом сезона 2011/12 вновь возглавил «Звезду» из Кировограда, однако уже в ноябре 2011 года покинул клуб.

За сборную Украины сыграл 11 матчей. Дебют 28 октября 1992 года в товарищеском матче со сборной Белоруссии.

Достижения

• Обладатель Кубка Украины (1): 1994
• Серебряный призёр Чемпионата Украины (2): 1994/95, 1995/96
• Бронзовый призёр Чемпионата Украины (1): 1993/94
• Финалист Кубка Интертото 1996
• В списках лучших футболистов Украины (2): 1993/94, 1994/95

Семья

Женат, имеет дочку.

Ссылки

• [www.ffu.org.ua/ukr/tournaments/prof/25890 Статистика на сайте Федерации футбола Украины] (укр.)
• [football.odessa.ua/person/?187 Профиль на сайте «Одесский футбол»]  (рус.)
• [www.fanatukr.com/igrok/zhabchenko.html Профиль на сайте «Футбольная Украина»]. [www.webcitation.org/6CcnWrCYu Архивировано из первоисточника 3 декабря 2012].

Отрывок, характеризующий Жабченко, Игорь Валентинович

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.