Жажда

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Жа́жда — физиологическое ощущение, относящееся к разряду общих чувств и служащее сигналом того, что организм нуждается в воде.





Причины появления

Тело живого существа непрерывно теряет воду через поверхность кожи, лёгкие и почки. Эти потери особенно сильны в сухой жаркой среде, при усиленной мышечной или умственной работе и в возбуждённых состояниях организма. Эти потери воды требуют возмещения. Когда содержание воды в теле падает ниже определённого уровня, то возникает потребность в воде, сознательным выражением которой является жажда. Как голод служит сигналом к принятию пищи, так жажда — к приёму воды. Оба эти ощущения могут быть, согласно Нотнагелю, выделены в особую группу внутренних ощущений, так называемых «пищевых», к которым может быть отнесено также и ощущение одышки, свидетельствующее о потребности организма в кислороде.

Симптомы

Обеднение тела водой ведёт рано или поздно к ощущению жара и сухости в глотке, распространяющемуся на весь рот и губы. Рот, язык, губы делаются сухими. Слизистая оболочка их черствеет, грубеет, может даже трескаться; слюна делается густой, клейкой, движения языка затрудняются и он липнет к нёбу. По мере продолжения жажды, к указанным явлениям присоединяются неприятное чувство стягивания глотки и жара в сфере полости рта и губ, а впоследствии к этим местным явлениям присоединяются учащённые пульс и дыхание, общее лихорадочное возбуждённое состояние с беспокойством и бредом и сухой горячей кожей. Слизистая оболочка глаз становится сухой, могут начать болеть глаза. Такое состояние, поддерживаемое в течение суток и более, ведёт неминуемо к смерти; картина страданий при крайних степенях жажды, по-видимому, мучительнее той, какая наблюдается при крайних степенях одного только голода. Утоление жажды достигается, конечно, различно, смотря по тому, имеет ли ощущение жажды местное происхождение или общее. Местным образом она может возникать вслед за вдыханием сухого горячего воздуха или при соприкосновении нёба, зева, глотки и т. д. с различными гигроскопическими солями, отнимающими от слизистых оболочек названных мест воду. В таком случае для утоления жажды достаточно местного увлажнения полости рта и зева. Когда же жажда обусловлена общим обеднением тела водой, то она устраняется введением больших масс воды в желудок, внутривенно (прямо в кровь), либо в прямую кишку[1]. Дюпюитрену удавалось утолять сильную жажду собак введением воды прямо в вены. Введение через рот воды в желудок утоляет жажду также главным образом потому, что проглоченная вода поступает из пищеварительного канала прямо в кровь, а из неё в ткани. Клод Бернар показал на собаках с желудочной фистулой, у которых проглоченная вода вытекала наружу через желудочный свищ, что одного увлажнения слизистых оболочек глотки и желудка вовсе недостаточно для устранения жажды, а что для этой цели требуется задержка воды в теле. К тому же, в сущности, выводу пришёл и Иваншин: ему не удавалось на себе уничтожить сильного чувства жажды продолжительным проглатыванием мелких кусочков льда, хотя последние должны были и увлажнять, и охлаждать слизистую оболочку как глотки, так и желудка. При этом жажда хотя и переставала быть жаждой, но превращалась в другое крайне неприятное нервное состояние, сопровождавшееся судорожным стягиванием глотки.

Наступающее при высоких степенях жажды лихорадочное повышение температуры обуславливается, вероятнее всего, ослаблением потерь воды испариной, уносящей, как известно, немало животной теплоты. Такое ослабление водяных потерь во время сильной жажды зависит как от обеднения всего тела водой, так и большего связывания воды в теле при избытке поваренной соли. Так, Иваншин прямыми опытами с кормлением собак одной только солониной без воды доказал, что возникающая в них при этом жажда сопровождается повышением температуры тела на градус и более, устраняющимся при введении в них воды. Подобно всякому ощущению, жажда должна иметь свой нервный механизм; но в чём он состоит — пока ещё не выяснено окончательно. Из того, что жажда преимущественно локализируется в полости зева, глотки и вообще полости рта, можно было бы думать, что в образовании этого ощущения в качестве центростремительных нервных проводников участвуют ветви тройничного, блуждающего и языкоглоточного нервов и что периферические окончания их в слизистых оболочках путей, наиболее подвергающихся высыханию, возбуждаются первыми при обеднении тела водой и дают таким образом повод к возникновению жажды. Но опыты Лонже и Шиффа показали, что собаки с перерезанными с обеих сторон вышеуказанными нервами ощущали жажду по-прежнему. Подобными опытами отчётливо доказывается, что ни глотку, ни желудок нельзя считать за места специального возникновения жажды, а источником последней служит весь организм при резко наступающем обеднении его водой; а что ощущение жажды прежде всего сказывается на поверхности зева и глотки — объясняется просто тем, что обеднение крови водой прежде всего и сильнее всего отражается на путях, наиболее подверженных высыханию, каковыми являются глотка, зев и вообще вся полость рта. Не подлежит, однако, сомнению, что ощущение местной жажды, то есть в полости глотки, зева и рта, может возникать и тогда, когда об обеднении крови водой не может быть и речи, например после принятия солёной пищи, при известных душевных волнениях и т. д. Объяснить это можно тем, что эти местные влияния вызывают в слизистой оболочке глотки, зева и т. д. временные изменения, подобные тем, какие получаются на ней при общем обеднении крови водой. Но разница между местной и настоящей общей жаждой в том, что первая и без введения воды рано или поздно сама исчезает и что она быстро утоляется увлажнением глотки и зева, тогда как вторая с течением времени только усиливается и может быть унята только увеличением содержания воды в теле путём введения её или в кишечник (через желудок либо в прямую кишку), или в кровь, или под кожу.

Физиологическое значение

Настоящая жажда есть, следовательно, общий сигнал, даваемый сознанию всеми тканями и органами тела о недостатке в них воды. Доводят ли они это своё состояние до головного мозга по нервным соединительным путям или же через сгущающуюся при этом кровь, действующую в таком виде как возбудитель определённых центров ощущения жажды, об этом трудно сказать что-либо определённое. Физиологи склонны признавать существование специального центра жажды, возбуждаемого преимущественно сгущающейся при обеднении тела водой кровью. О локализации центра жажды в продолговатом мозгу говорит, по-видимому, тот факт, что некоторые ушибы продолговатого мозга влекут за собой сильную жажду без всякого видимого высыхания глотки, без обеднения тела водой, и это усиление жажды, или, как его называют, полидипсия, исключительно обязано центральному возбуждению, вызванному механическим путём (Нотнагель). Когда жажда утоляется, активизируются другие области мозга, причем в гораздо большем количестве, которые сигнализируют о том, что организм уже не нуждается в поступлении воды[2].

Полидипсия

Полидипсия наблюдается при различных физиологических и патологических условиях; из условно физиологических условий укажем тут на усиленное потение, на употребление мучнистой солёной пищи, на сильные душевные волнения угнетающего характера, каковы страх, опасение чего-либо, ожидание и т. д. Наклонность волнующихся ораторов во время и в особенности в начале речи к глотанию воды, то есть временная полидипсия ораторов, обусловлена, по-видимому, тем, что неуверенность или боязнь неудачи сильно угнетает, ослабляет слюноотделение, рот вследствие этого делается сухим и появляется ощущение местной жажды. В том же положении находится и юношество во время экзаменов и т. д. Из патологических условий, обусловливающих полидипсию, укажем на лихорадку, поносы, холеру, кровотечения, сахарное мочеизнурение и т. д. В этом последнем случае богатая сахаром кровь сильно отнимает воду у тканей и усиленно выводит её через почки из тела.

Адипсия

Ослабление жажды или адипсия наблюдается в более редких болезненных случаях, характеризующихся подавленной мозговой деятельностью, там, где чувство жажды не достигает сознания.

См. также

В Викисловаре есть статья «жажда»

Напишите отзыв о статье "Жажда"

Примечания

  1. Коди Лундин. 36.6. Искусство оставаться в живых
  2. [www.pnas.org/content/111/14/5379 Regional brain responses associated with drinking water during thirst and after its satiation]

Литература


Отрывок, характеризующий Жажда

Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.