Жайсанбаев, Есболган Ботабаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Есболган Ботабаевич Жайсанбаев

Жайсанбаев в фильме «Бросок, или Всё началось в субботу» (1976)
Дата рождения:

14 января 1940(1940-01-14)

Место рождения:

ныне Аксуский район Алматинской области

Дата смерти:

13 мая 1983(1983-05-13) (43 года)

Место смерти:

Алма-Ата

Гражданство:

СССР СССР

Профессия:

актёр

Карьера:

1960—1983

Есболган Ботабаевич Жайсанбаев (14 января 1940, ныне Аксуский район Алматинской области — 13 мая 1983, Алма-Ата, Казахская ССР) — казахский советский актёр театра и кино, заслуженный артист Казахской ССР (1982).



Биография

По окончании студии при Казахском академическом театре драмы (педагоги А. М. Мамбетов и Н. С. Жантурин) в 1960 году был принят в основную труппу театра и в том же году впервые выступил в роли Покудина в спектакле «Так началась эпоха» З. Ж. Шашкина.[1] Пользовался успехом в характерных и комедийных ролях, он был актёром острохарактерного дарования, ему были свойственны тёплый юмор, простодушие, обаяние, естественность.. Среди его лучших ролей: Хасен, Серке («Ох, уж эти девушки» и «Ох, эти джигиты» К. Т. Шангитбаева и К. Байсеитова), Сеит («Ты — песня моя желанная» по Ч. Т. Айтматову и «Трагедия поэта» Г. М. Мусрепова), Даут («Фронт» Б. Ж. Майлина), Олжатай («Сильнее смерти» С. Н. Жунусова), Бахтияр («Майра» А. Тажибаева), Жапал («Енлик — Кебек» М. О. Ауэзова), Махмуд («Башмачки» А. Файзи).[1]

Среди других ролей: Нарымбет, Кокбай («Абай» М. О. Ауэзова и Л. С. Соболева), Нарша, Караман, Нуркан («Карагоз», «Каракыпшак Коблынды» и «Ночные раскаты» М. О. Ауэзова), Каспакбай («Жаяу муса» З. Акишева), Таскара («Беспокойный гость» Г. Мустафина), Бекташ («Материнское поле» по Ч. Т. Айтматову), Варфоломей («Кабала святош» М. А. Булгакова), Подколесин («Женитьба» Н. В. Гоголя), Грумио («Укрощение строптивой» У. Шекспира) и другие.[1]

В 1968 году окончил филологический факультет Казахского государственного университета имени С. М. Кирова.[1]

С 1976 года снимался в кино в ролях: Сарсенбаев («Бросок, или Всё началось в субботу»), Прораб («Боярышник», 1980), Яшко («Белый шаман», 1982).[1]

Память

12 мая 1997 года Постановлением Правительства Казахстана имя Есболгана Жайсанбаева было присвоено средней школе № 2 села Капал Капальского района Алматинской области.[2]

Напишите отзыв о статье "Жайсанбаев, Есболган Ботабаевич"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Казахская ССР: краткая энциклопедия / Гл. ред. Р. Н. Нургалиев. — Алма-Ата: Гл. ред. Казахской советской энциклопедии, 1991. — Т. 4: Язык. Литература. Фольклор. Искусство. Архитектура. — С. 232-233. — 31 300 экз. — ISBN 5-89800-023-2.
  2. Постановление Правительства Республики Казахстан от 12 мая 1997 года № 817 «О присвоении имен и переименовании учреждений образования и культуры Республики Казахстан».

Отрывок, характеризующий Жайсанбаев, Есболган Ботабаевич

В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.