Жаке, Эме

Эме Жаке
Общая информация
Родился	27 ноября 1941(1941-11-27) (82 года) Сель-су-Кузан, Франция
Гражданство	Франция
Рост	182 см
Позиция	полузащитник
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
	Кузан
Клубная карьера*
1960—1973	Сент-Этьен	176 (25)
1973—1976	Лион	26 (2)
Национальная сборная**
1968	Франция	2 (0)
Тренерская карьера
1976—1980	Лион
1980—1989	Бордо
1989—1990	Монпелье
1990—1991	Нанси
1994—1998	Франция
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Эме́ Жаке́ (фр. Aimé Jacquet; 27 ноября 1941, Сель-су-Кузан, департамент Луара, Франция) — французский футболист и футбольный тренер.

Биография

Эме Жаке родился в местечке Сель-су-Кузан. Начал свою карьеру в местном любительском футбольном клубе, совмещая тренировки с работой на фабрике. В 1959 году молодой полузащитник был замечен агентами ведущего, на тот момент, клуба страны — «Сент-Этьена». Подписав свой первый профессиональный контракт с этим клубом в 1961 году, за 11 лет своей карьеры Жаке выиграл вместе с «Сент-Этьеном» пять чемпионских титулов и три Кубка Франции. Эме Жаке также дважды выходил на поле в футболке национальной сборной. В 1973 году Жаке перешёл в «Лион», где через три года завершил свою игровую карьеру.

Перейдя на тренерскую работу, наибольших успехов на клубном уровне Жаке добился с «Бордо», выиграв вместе с жирондинцами 3 чемпионата и 2 Кубка Франции и успешно выступая в еврокубках. После «Бордо» Эме Жаке возглавлял более скромные «Монпелье» и «Нанси».

В 1992 году Жаке был назначен помощником Жерара Улье в сборной Франции. После провала сборной в отборочном цикле к Чемпионату мира 1994 года и отставки Жерара Улье 17 декабря 1993 года Эме Жаке стал исполняющим обязанности главного тренера «трёхцветных», а когда сборная провела серию удачных товарищеских матчей, он был утверждён в должности.

Продолжая призывать в сборную опытных футболистов, таких, как Эрик Кантона, Давид Жинола, Поль Ле Гуэн, Жан-Пьер Папен в отборочном турнире к Чемпионату Европы 1996 года, в Англию Жаке повёз уже более молодую команду: Зинедин Зидан, Юри Джоркаефф, Кристиан Карамбё, Лилиан Тюрам. На чемпионате французы дошли до полуфинала, уступив в серии пенальти сборной Чехии.

9 августа 1996 года Федерация футбола Франции продлила контракт Эме Жаке до Чемпионата мира 1998 года. Тренер решил проститься с многими опытными футболистами, чем вызвал недовольство болельщиков и критику со стороны прессы.

В мае 1998 года вместо списка из 22-х игроков для участия в Кубке мира, Жаке представил 28 фамилий и снова вызвал неодобрение среди французских печатных изданий.

Тем не менее, слаженность коллектива, воля к победе и, безусловно, поддержка родных трибун помогли «трёхцветным» впервые в своей истории стать чемпионами мира, 12 июля 1998 года сенсационно разгромив в финале Бразилию со счётом 3-0, авторами мячей стали полузащитники, привлечённые Жаке в сборную, — Зинедин Зидан и Эммануэль Пети.

После Чемпионата мира, согласно ранее объявленному решению, Эме Жаке оставил пост главного тренера, став техническим директором французской сборной. На этом посту он проработал до 2006 года.

Достижения

Как игрок

Сент-Этьен

• Чемпион Франции 1963/64, 1966/67, 1967/68, 1968/69, 1969/70
• Обладатель Кубка Франции 1962, 1968, 1970

Как тренер

Бордо

• Чемпион Франции 1983/84, 1984/85, 1986/87
• Обладатель Кубка Франции 1986, 1987

Сборная Франции

• Чемпион мира 1998

Ссылки

• [www.fff.fr/servfff/historique/historique.php?id=JACQUET%20Aim%E9 Профиль на сайте Французской Федерации Футбола]

Отрывок, характеризующий Жаке, Эме

Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.