Жак Тати
Поделись знанием:
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
| Жак Тати | |
| Jacques Tati (фр.) | |
| Имя при рождении: |
Жак Татищев |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
Жак Тати́ (фр. Jacques Tati, настоящее имя Яков Тати́щев (фр. Jacques Tatischeff), 9 октября 1907 года, Ле Пек — 5 ноября 1982 года, Париж) — французский сценарист, актёр и режиссёр.
Содержание
Происхождение
Мать Тати — Клер ван Хуф, нидерландского и итальянского происхождения. Отец — Жорж-Эммануэль Татищев, сын русского генерала Дмитрия Татищева (1824—1878) и француженки Роз-Анатали Аленкан[1]. Хотя сам Тати в интервью называл деда «русским послом в Париже» и «графом», в действительности Дмитрий Александрович происходил из старшей (не графской) ветви рода Татищевых (Рюриковичи)[2][3].
По воспоминаниям современников, дед Тати, Дмитрий Александрович Татищев, прижил своего ребёнка от некой «циркачки». Однако он своего ребёнка полюбил и собирался написать прошение царю, чтобы усыновить мальчика. Существуют свидетельства о том, что такое письмо было написано. Дмитрий Александрович был тяжко болен и вскоре скончался. Приехавший на похороны во Францию его брат, Александр Александрович, решил все по своему: никогда в род Татищевых не попадет незаконнорожденный, отрезал он. Друзья Дмитрия Александровича были убеждены: старший Татищев сделал это исключительно из меркантильных соображений: чтобы наследство брата осталось в семье. Матери-циркачке приходилось очень туго: А. А. Татищев, пензенский губернатор, деньги ей на ребёнка выплачивал нерегулярно[4].
Биография
Сначала выступал в кабаре, в кино дебютировал в 1934 году, однако первой успешной картиной стала «Тренируй левую» (1936). В 1939 ушёл на фронт, однако на такого высокого солдата (191 сантиметр) не нашлось униформы и его одели как попало. Во время обхода патруля был обнаружен солдат в английском плаще, итальянских ботинках, французской униформе и портянках из бельгийского одеяла — Тати. Его приняли за немецкого шпиона и чуть не расстреляли, отчего появилась седина. После войны Тати возвращается в кабаре и уже в 1947 году снимает «Школу почтальонов», в 1949 году — дополненную версию в фильме «Праздничный день». Наибольшую популярность принёс господин Юло, наивный простак, перенесённый из кабаре. Впервые он появился в фильме «Каникулы господина Юло», затем в «Мой дядюшка» (премия «Оскар» за «Лучший иностранный фильм»).
В 2010 году вышел снятый по неосуществлённому сценарию Тати полнометражный мультфильм «Иллюзионист», в котором он сам воплощён в образе главного героя.
Фильмография
| Год | Название | Вид киноискусства | Примечание |
|---|---|---|---|
| 1932 | «Оскар, чемпион тенниса»/Oscar, champion de tennis | Короткометражный фильм | Режиссёр и актёр |
| 1934 | On demande une brute (Требуется зверь) | Художественный фильм | Соавтор и актёр |
| 1935 | Gai dimanche (Веселое воскресенье) | Короткометражный фильм | Соавтор, режиссёр и актёр |
| 1936 | Soigne ton gauche (Тренируй левую) | Короткометражный фильм | Сценарист и актёр |
| 1938 | Retour à la terre (Возвращение к земле) | Короткометражный фильм | Сценарист и актёр |
| 1945 | Sylvie et le fantôme (Сильвия и привидение) | Художественный фильм | Актёр |
| 1946 | Le Diable au corps (Дьявол во плоти) | Художественный фильм | Актёр |
| 1947 | L'École des facteurs (Школа почтальонов) | Короткометражный фильм | Сценарист, режиссёр и актёр |
| 1949 | Jour de fête (Праздничный день) | Художественный фильм | Сценарист, режиссёр и актёр |
| 1953 | Les Vacances de Monsieur Hulot (Каникулы господина Юло) | Художественный фильм | Сценарист, режиссёр и актёр |
| 1958 | Mon oncle (Мой дядюшка) | Художественный фильм | Сценарист, режиссёр и актёр |
| 1967 | Playtime (Время развлечений) | Художественный фильм | Сценарист, режиссёр и актёр |
| 1967 | Cours du soir (Вечерняя школа) | Короткометражный фильм | Сценарист и актёр |
| 1968 | Baisers volés (Украденные поцелуи) | Художественный фильм | Актёр |
| 1971 | Trafic (Трафик) | Художественный фильм | Сценарист, режиссёр и актёр |
| 1972 | Obraz uz obraz | Телесериал | Актёр |
| 1974 | Parade (Парад) | Телефильм | Сценарист, режиссёр и актёр |
| 1978 | Forza Bastia 78 ou l'île en fête (Форза Бастиа 78 или праздничный день на острове) | Документальный фильм | Сценарий и режиссёр |
См. также
Напишите отзыв о статье "Жак Тати"
Ссылки и литература
- [kinocenter.rsuh.ru/retati.htm О Тати на kinocenter.rsuh.ru]
- [blog.flicker.org.ru/2010/11/352/ А. Бернатоните «Кинематографический чудик с трубкой, в шляпе и плаще»]
Примечания
- ↑ Bellos, D. Jacques Tati. — London: Harvill Press, 1999. — P. 3—5. — ISBN 1860469248.
- ↑ [regiment.ru/bio/T/105.htm Татищев Дмитрий Александрович]
- ↑ [www.genealogia.ru/users/rurik/Rospisi/Tatisch2.htm Родословная роспись дворян Татищевых (потомки Юрия Степановича)]
- ↑ [www.russian.rfi.fr/kultura/20110220-multfilm-illyuzionist-i-docheri-zhaka-tati Мультфильм «Иллюзионист» и дочери Жака Тати — RFI]
|
Это заготовка статьи об актёре или актрисе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Жак Тати
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся 9 октября
- Родившиеся в 1907 году
- Умершие 5 ноября
- Умершие в 1982 году
- Умершие в Париже
- Кинорежиссёры по алфавиту
- Кинорежиссёры Франции
- Кинорежиссёры XX века
- Сценаристы по алфавиту
- Сценаристы Франции
- Сценаристы XX века
- Актёры по алфавиту
- Актёры Франции
- Актёры XX века
- Лауреаты Каннского кинофестиваля
- Лауреаты премии «Оскар»
- Лауреаты премии «Сезар»
- Татищевы
