Жамцангийн Дамдинсурэн

Жамцангийн Дамдинсурэн
Председатель Президиума Государственного Малого хурала МНР
16 января 1927 — 23 января 1929
Предшественник:	Пэлжидийн Гэндэн
Преемник:	Хорлогийн Чойбалсан
Рождение:	1898(1898)
Смерть:	1938(1938)
Партия:	МНРП

Это имя — монгольское; «Жамцангийн» — отчество, а не фамилия; личное имя этого человека — «Дамдинсурэн».

Жамцангийн Дамдинсурэн (монг. Жамцангийн Дамдинсүрэн; 1898 — 1938) — монгольский политик, член МНРП, председатель Президиума Государственного Малого хурала МНР с 16 января 1927 по 23 января 1929 года.

Биография

Родился в Сэцэн-чин-нойоновском хошуне аймака Цэцэрлэг-Мандал (ныне сомон Идэр аймака Завхан). С восьми лет начал изучать тибетский язык; в 12 лет он приступил к изучению классической монгольской письменности в школе, устроенной в юрте. В 16 лет его взяли писарем в хошунную администрацию. В 1923 году он начал работать писцом в местной администрации в Жавхланте, затем его назначили главой администрации нового сельского района (сомона).

В 1925 году его избрали делегатом на IV съезд Монгольского революционного союза молодёжи (МРСМ). На этом съезде Дамдинсурэн был избран членом президиума МРCM и руководителем Центрального комитета МРСМ. V съезд МНРП избрал его кандидатом в члены ЦК МНРП, а Великий Хурал избрал его членом Малого Хурала. В 1927 году VI съезд МРСМ переизбрал его председателем МРСМ, а VI съеззд МНРП избрал его членом ЦК МНРП, а ЦК избрал его в члены Презилиума ЦК МНРП. IV Великий Хурал переизбрал его в Малый Хурал, а Малый Хурал избрал председателем Президиума Государственного Малого Хурала МНР. Этот пост Дамдинсурэн занимал с 16 января 1927 по 23 января 1929 года.

Пятый Великий Хурал, проходивший в декабре 1928 — январе 1929, назначил его заместителем премьер-министра и министром сельского хозяйства. VII съезд МРМС освободил его от обязанностей председателя ЦК МРМС. Когда в 1929 году министерство было разделено, Дамдинсурэн стал министром животноводства. В 1930 году VIII съезд МНРП освободил его от обязанностей члена Президиума ЦК МНРП, и Дамдинсурэн стал главой секретариата отдела агитации ЦК. В 1930—1931, когда началась кампания по коллективизации, он вернулся в Дзабханский аймак и работал там секретарём коммуны и директором коллективного хозяйства (хамтрал). C 1931 по 1934 год работал в Улан-Баторе генеральным секретарём монгольских кооперативов, но затем он снова вернулся в Завхан, чтобы возглавить отдел местного кооперативного производства. С 1934 по 1938 год Дамдинсурэн был вторым заместителем главы администрации Дзабханского аймака и главой отдела животноводства.

В 1938 году Дамдинсурэн был обвинен в контрреволюционной деятельности, арестован и казнён. Реабилитирован в 1959 году.

Ссылки

• [books.google.ru/books?id=5JN83EDDLl4C&printsec=frontcover&dq=pdf+Sanders,+Alan+J.+K.,+Historical+Dictionary+of+Mongolia,&hl=en&sa=X&ei=F8SGUeypD4e14ATA-oDAAg&ved=0CC4Q6AEwAA#v=onepage&q=pdf%20Sanders%2C%20Alan%20J.%20K.%2C%20Historical%20Dictionary%20of%20Mongolia%2C&f=false Sanders, Alan J. K., Historical Dictionary of Mongolia, 2010. pp. 189—190]

Отрывок, характеризующий Жамцангийн Дамдинсурэн

Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.