Жансемин, Жаку
Жаку Жансемин (окс. Jansemin, 6 марта 1798, Ажен — 4 октября 1864, Ажен) — французский поэт из Гаскони, крупнейший автор, писавший на гасконском языке[1].
Имя
Настоящим именем поэта было Жакмо Боер, или, во французской транскрипции Жак Бо. Сам поэт подписывался гасконским именем Жаку Жансемин, по канонам окситанского языка его имя пишется как Жаусемин, по-французски же звучит как Жак Жасмен.
Происхождение
Жак Жансемин происходил из крайне бедной гасконской семьи. Его отец, портной по профессии, некоторое время зарабатывал на жизнь как бродячий певец-импровизатор, и молодой поэт путешествовал с отцом по городам и селам Юга Франции. От этого времени Жансемин унаследовал глубокое знание быта и языка родной Гаскони, отразившееся позднее в его творчестве.
Творчество
Жаку Жансемин стал одним из провозвестников новой окситанской литературы, которая получила дальнейшее развитие в работах фелибров. Его работы, написанные на народном языке Гаскони, отличались свежестью и сочностью языка, богатством рифм и образов. Один из наиболее полных прижизненных сборников его лирики – «Папильотки» [2]. Идейно и эстетически поэт выступал как певец сельской, традиционной Гаскони, защищая её традиционный уклад жизни и язык от натиска города. С политической точки зрения Жансемин проявлял себя как консерватор, выступавший против революционной агитации, называя революционных агитаторов «лжепророками» (стихотворение «Богатый и бедный», написанное накануне французской революции 1848 года).
Гасконский язык
Поэт иногда провозглашается предвестником движения фелибров. Но если фелибры пытались создать общий литературный язык для всей Окситании, то творчество Жансемина замыкалось на наречии и традициях родной Гаскони. Лояльный к французской власти, Жансемин тем не менее настойчиво защищал гасконский язык от нападок французских политиков, считавших его не более чем местным диалектом (patois). С точки зрения самого поэта, гасконский язык был для его земляков «языком труда» (la lengo del Trabal ) в то время как официальный французский оставался «языком господ» (la lengo des Moussus).
Влияние
Несмотря на чисто гасконский колорит, некоторые произведения Жансемина стали известны за пределами Гаскони. Так, его поэмой «Слепая из Кастель-Кулье» восхищался Лонгфелло, который перевел её на английский язык.
Напишите отзыв о статье "Жансемин, Жаку"
Примечания
Ссылки
- Жасмен, Жак // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [books.google.com.ua/books?id=UTkJAAAAQAAJ&pg=PA282&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false Las papillotos]
Отрывок, характеризующий Жансемин, Жаку
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.
Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
