Карр, Альфонс

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Жан-Батист Альфонс Карр»)
Перейти к: навигация, поиск
Альфонс Карр
фр. Jean Baptiste Alphonse Karr

Жан-Батист Альфонс Карр
(Пьер Пети)
Род деятельности:

прозаик, журналист и редактор

Жан-Батист Альфонс Карр (фр. Jean Baptiste Alphonse Karr; 1808—1890) — французский писатель, журналист и редактор газеты «Le Figaro».



Биография

Жан-Батист Альфонс Карр родился 24 ноября 1808 года в городе Париже; отец его, баварец родом, поселился в столице Франции ещё в молодости и приобрел известность как пианист и композитор[1].

Увлеченный романтическим течением 1830-х годов и вдохновленный первым романом своей личной жизни, Карр написал поэму, переделанную им затем в роман под заглавием «Sous les tilleuls» (1832). За этим вскоре последовали «Une heure trop tard», «Fa-dièze», «Le Chemin le plus court» — повести, говорившие о первой любви автора и его разочарованиях[1].

Кроме этих романов, давших Альфонсу Карру известность оригинального и элегантного беллетриста, он написал в том же слегка философствующем тоне: «Einerley», «Ce qu’il y a dans une bouteille d’encre», «Geneviève», «Hortense», «Am Rauchen», «La famille Alain», «Fort en thème», «Les Femmes», «Contes et nouvelles» и др[1].

Другой ряд произведений Карра: «Promenades hors de mon jardin», «Lettres écrites de mon jardin», «Au bord de la mer», «La pêche en eau douce et en eau salée» и др. — нечто вроде полуфантастических дневников, в которых хороши описания природы[1].

Традиции романтизма развили в нём склонность к эксцентричности и стремление занимать собой внимание публики. Это выразилось сначала в его эксцентричных костюмах и убранствах квартиры; потом он стал позировать в роли неустрашимого пловца. Поселясь в Ницце, потом в С.-Рафаэле, Карр занялся садоводством и продажей цветов, блестяще повел дело и дал своё имя нескольким впервые разведенным им сортам цветов. В то же время он не переставал писать книги: «Mélanges philosophiques», «Gaités Romaines», «Plus ça change», «Plus c’est la même chose», «Le credo d’un Jardinier» и др., в которых рассматривал вопросы дня с высоты Горациевской отчужденности от страстей мира на лоне природы[1].

Более всего совнременникам была известна деятельность Карра как журналиста: в 1839 году он стал редактором газеты «Фигаро» (фр. Le Figaro) и тогда же основал сатирическую газету «Les Guêpes», имевшую громадный успех; своё остроумие и негодование он направлял преимущественно на адвокатов, на злоупотребление «смягчающими обстоятельствами», на систему фальсификации и обвешивания в торговле. Статьи его на эти темы были написаны блестяще, полны сарказма и юмора, но по существу довольно банальны[1].

Одна из его выходок против известной поэтессы Луизы Коле повела за собой попытку убийства Коле со стороны обиженной женщины, которая бросилась с ножом в руках на насмешника, но покушение кончилось ничем. Эта история произвела большую сенсацию и рассказывалась самым различным образом друзьями той и другой стороны[2]. Позднее Коле подробно изложила весь этот инцидент в письме в «Фигаро» (29 марта 1869 года)[1].

«Les Guêpes» превратились впоследствии в «Guêpes Illustrées». После 1848 года Карр основал «Le Journal», где поддерживал генерала Кавеньяка. В 1852 году он продолжал в «Le Siècle» серию «Guêpes» под заглавием «Bourdonnements», потом опять возобновил «Guêpes», но уже без прежнего успеха[1].

До самых последних лет Альфонс Карр продолжал интересоваться текущими делами и политикой; его последняя книга, «La Maison de l’Ogre» (1890), содержит полемические статьи против Констана и других министров того времени[1].

Жан-Батист Альфонс Карр умер 29 сентября 1890 года в городке Сен-Рафаэль.

Напишите отзыв о статье "Карр, Альфонс"

Примечания

Отрывок, характеризующий Карр, Альфонс

Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.