Жао Шуши

Жао Шуши 饶漱石<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Жао Шуши в 40-е годы</td></tr>
секретаря Шанхайского горкома КПК
1949 — 1950
Предшественник:	Пэн Чжэнь
Преемник:	Дэн Сяопин
руководитель Организационного отдела ЦК КПК
1953 — 1954
Рождение:	1903(1903) уезд Личуан провинции Цзянси
Смерть:	2 марта 1975(1975-03-02) КНР
Партия:	Коммунистическая Партия Китая

Жао Шуши кит. трад. 饒漱石, упр. 饶漱石, пиньинь: Ráo Shùshí; 1903 — 2 марта 1975) — государственный и партийный деятель КНР, руководитель района Восточного Китая, член Политбюро ЦК КПК; осуждён на конференции 1955 года вместе с Гао Ганом как антипартийная группа.

Биография

Родился в уезде Личуан провинции Цзянси. Учился в Шанхайском университете. В 1923 вступил в Социалистический союз молодёжи Китая, в 1925 году вступил в ряды КПК. До 1928 работал на северо-востоке Цзянси, затем был направлен в провинцию Чжэцзян, где занял пост секретаря комсомола этой провинции. После разрыва КПК и Гоминьдана на год уехал учиться в Англии, Франции, СССР. По возвращении направлен в Северо-Восточный Китай, занимал пост секретаря комсомола Северо-Восточного региона и исполнял обязанности генерального секретаря КПК региона (являясь начальником Лю Шаоци, отвечавшего за пропаганду в Северо-восточном отделе КПК).

В 1930-1931 провёл год в гоминьдановской тюрьме. После освобождения был переведён в Шанхай на профсоюзную работу. В 1935 вновь направлен на обучение в СССР, в 1936 посещал США и Францию с целью установления контактов с китайскими эмигрантами, опубликовал там несколько статей, популяризирующих борьбу КПК против японцев. По возвращении в Китай в 1939 работал в Новой 4-й армии, занимал пост Генерального секретаря Юго-восточного бюро ЦК КПК. После тяжёлого поражения Новой 4-й армии от войск Гоминьдана в 1941 году исполнял обязанности начальника политотдела армии (комиссар - Лю Шаоци). После создания бюро Центрального Китая ЦК КПК и назначением Лю Шаоци его генсеком был заместителем генсека бюро (с 1942, после отзыва Лю Шаоци в Яньань, исполнял обязанности генсека и политкомиссара Новой 4-й армии).

В июне 1945 года на Седьмом съезде КПК избран в состав Центрального комитета КПК. В 1945 году занимал позицию комиссара Новой четвертой армии. В 1946 в звании генерал-лейтенанта участвовал в мирных переговорах с Гоминьданом и США. После возобновления боевых действий против Гоминьдана занимал пост комиссара военных сил Шаньдунской полевой армии, Восточно-китайской полевой армии и Восточно-китайского военного района. В 1948 году занял пост генерального секретаря Бюро Восточного Китая Центрального Комитета КПК и должность комиссара вооруженных сил Восточного Китая (командующий — Чэнь И).

После основания Китайской Народной Республики занял пост председателя Военного и политического комитета Восточного Китая, стал членом комитета центрального народного правительства и членом народного революционного и военного комитета Восточного Китая; генеральным секретарем бюро Восточного Китая Центрального Комитета КПК. В 1949-1950 занимал пост секретаря Шанхайского комитета КПК. В 1953 переехал в Пекин.

Будучи с конца 1952 главой Организационного отдела ЦК КПК, выступал против «умеренных» в высшем руководстве КПК (сторонников Лю Шаоци и Чжоу Эньлая), за союз КНР с СССР.

24 декабря 1953 года на заседании Политбюро Мао Цзэдун обрушился на Гао Гана и Жао Шуши с обвинениями в «заговорщической» деятельности. По инициативе Мао в феврале 1954 года Лю Шаоци представил так называемое «дело Гао Гана — Жао Шуши» 4-му пленуму Центрального комитета. Оба деятеля были обвинены в «сектантстве» и «фракционности», создании «независимых княжеств» в своих регионах и организации заговора с целью захвата власти. По мнению Мао Цзэдуна, Гао Ган собирался занять кресло Лю, а Жао Шуши — премьера..

4-й пленум осудил Гао Гана и Жао Шуши, но не исключил их из партии.

В марте 1955 года «дело Гао Гана — Жао Шуши» было рассмотрено Всекитайской конференцией КПК. С докладом выступил Дэн Сяопин, который подверг Гао и Жао суровой критике. Конференция исключила Гао Гана и Жао Шуши из партии и поддержала политическую линию Мао Цзэдуна.

Провёл 10 лет в тюрьме, в заключении заболел шизофренией. Скончался в марте 1975 от воспаления легких.

Дело Гао Гана и Жао Шуши стало первой «чисткой» крупных кадров КПК в истории Китайской Народной Республики и способствовало укреплению культа личности Мао Цзэдуна в КПК и КНР.

Литература

• Ледовский, А.М. Дело Гао Гана - Жао Шуши. - М.: Институт Дальнего Востока АН СССР, 1990. - 168 с.

Отрывок, характеризующий Жао Шуши

– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.